Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание

― Черт! — досадливо сказал Прокопчик. ― Н-надо бы за ними!

― Давай, если ты Роза Кулешова, ― согласился я.

― Кто такая эта Роза? ― спросил он подозрительно.

― Была когда-то такая знаменитая ясновидящая. Угадывала скрытые слова и цифры.

― А… Я уж п-подумал ― т-тяжелоатлетка. Была когда-то такая ― Тамара Пресс. Ей дверь было вынести ― п-пара пустяков.

― Двери выносить не будем, ― сказал я. ― Будем смотреть на фасад, следить, в каком окне свет загорится. Вернее, это ты будешь следить. А я попробую открыть подъезд.

Я уже вылезал из машины, когда Прокопчик не без язвительности поинтересовался мне вслед:

― Так вы, т-товарищ, кто все-таки б-будете: Тамара Кулешова или Роза Пресс?

― У меня свои методы, ― ответил я с достоинством. ― И большой личный опыт.

Подойдя к двери, я наугад потыкал в кнопки домофона. И когда какой-то заспанный, неопределенного пола голос откликнулся, рявкнул в микрофон давно забытым рыком участкового:

― Полиция! Женщина, тут к вам в подъезд два бомжа зашли. Не хулиганят?

― Н-не знаю… ― отозвался голос, понемногу просыпаясь.

― Зайти проверить?

― Ага, проверьте! ― это уже совсем бодро, по-боевому.

― Открывайте подъезд, ― потребовал я, и замок тут же щелкнул.

Вприпрыжку на трех конечностях подоспел Прокопчик, и мы вошли внутрь. Ни одна лампочка здесь не горела, а тут еще мой ассистент обрадовал сообщением:

― П-пятый этаж. Адрес справа. А лифта н-нема.

Вздохнув, я зажег фонарик, и мы двинулись вверх

по грязной заплеванной лестнице. Лично я находил слабое утешение в том, что Мерин с подружкой (или подружка ― он сам?) проделал этот путь, метя ступеньки серебряным подолом. А бедный Прокопчик и вовсе ковыляет сзади на костылях, матерясь и тяжко отдуваясь.

Наконец мы достигли последнего этажа. Но справа на площадке оказались две двери: одна непосредственно рядом с лестницей, другая в торце. Я знаками и личным примером показал Прокопчику, что делать, и мы приникли к замочным скважинам обеих квартир.

Вскоре я стал различать за своей дверью какие-то звуки. А прислушавшись, идентифицировал их как веселый и мелодичный девичий смех. Меня взяли сомнения, что степень перевоплощения Мерина способна достичь подобных высот. Я оторвался от подслушивания и кивком поинтересовался у Прокопчика, как дела.

― Шепот. Р-робкое дыханье, ― широко раскрыв глаза, сообщил он одними губами.

― Точно? ― переспросил я, сам наклоняясь перепроверить.

Не хватало нам только вломиться в чужую мирную квартиру.

Из-за этой двери действительно почти никаких звуков не доносилось. Разве что легкое методичное поскрипывание. Или постанывание. Или и то и другое. Что в равной мере могло говорить о любовной игре или о не закрепленной на ветру форточке.

Но какое-то решение надо было принимать. И я извлек из кармана набор отмычек. Прокопчик деловито принял у меня фонарик, уставив его на ключевину, а я приступил к вскрытию.

Однако не тут-то было.

Показавшийся мне сперва чрезвычайно легким замок не поддавался. Достав лупу, я вгляделся и с удивлением обнаружил, что под личиной (то бишь личинкой) примитивного английского замочка скрывается конструкция гораздо более сложная.

Но сейчас не время было предаваться рефлексиям на эту тему. И приложив некоторое количество перемешанной с трудовым потом сноровки (нет таких крепостей!), я наконец справился. Замок открылся, и мы проникли в сие содомо-гоморрское пристанище, ожидая увидеть все что угодно.

И не увидели ничего.

Квартира оказалась очередной однокомнатной клетушкой. Дверь в кухню распахнута, в комнату плотно прикрыта. Но именно оттуда и раздавались те самые, так до сих пор и не поддающиеся идентификации любовно-форточные звуки.

Я притормозил, пытаясь еще раз просчитать возможные варианты вторжения не по адресу.

Прокопчик оказался куда решительней. Выхватив из кармана заранее приготовленную видеокамеру, он повесил ее на шею, одной рукой сорвал с объектива крышку, а другой, вооруженной костылем, как тараном, резко вдарил по двери.

И тут уж все сразу стало ясно.

Во всяком случае, нам. Но если совсем честно, для меня лично все прояснилось отнюдь не в первое мгновение. Потому что хоть возлюбленная пара и предстала перед нами в обнаженном виде (на Мерине, правда, имелся сбившийся на живот плоский девчачий лифчик, а также прикрывающие волосатые ноги черные ажурные чулки с подвязками), но любовной в привычном понимании слова их диспозицию назвать было сложно.