Эми Тан - Сто тайных чувств

Кван как-то сказала мне:

— После смерти холостяки Йинь навещают меня. Они называют меня «Доктор Кван», в шутку, конечно, — а потом застенчиво пролепетала по-английски: — А может, и из уважения тоже. Как ты думаешь, Либби-я?

Она всегда спрашивает меня: «Как ты думаешь?»

В нашей семье не принято распространяться о странностях Кван. Это заострило бы внимание на том, что мы все давно уже знаем: Кван чокнутая, даже по китайским стандартам, даже по стандартам Сан-Франциско. Большая часть того, что она делает, вызвало бы вполне обоснованное недоверие у всех нормальных людей (за исключением сектантов или тех, кто принимает психотропные препараты).

Но я уже не считаю ее сумасшедшей. Даже если это так, она совершенно безобидна, просто не стоит принимать ее всерьез. Она не поет, сидя на тротуаре, как тот парень на Маркет-стрит, который вопит, что Калифорния обречена и скоро мы все соскользнем в океан, словно тарелка с моллюсками. Она не из тех, кто подвизается в «Нью Эйдж»; [4] «Нью Эйдж» — культурное движение на Западе; характеризуется принципиально новым подходом к традиционной культуре, с акцентом на духовных началах, мистицизме, окружающей природной среде. ей не нужно платить сто пятьдесят баксов за час только за то, чтобы она поведала вам, что у вас было не в порядке в прошлой жизни. Она расскажет это бесплатно, даже если вы ее об этом не просите.

Большую часть времени Кван ведет себя как все нормальные люди — стоит в очередях, торгуется, выгадывает на мелочах. «Либби-я, вчера я купить пару туфель в „Империя Кэпвелл“, — говорит она, позвонив мне утром, ни свет ни заря. — Вторая — бесплатно! Угадай, сколько я не заплатить. Угадай!»

Но как бы там ни было, Кван, несомненно, слегка не в себе. Иногда это забавляет меня, иногда раздражает. Но чаще всего расстраивает, даже злит, и злюсь я не на Кван, а на тот факт, что никогда не бывает так, как ты хочешь. Почему мне досталась такая сестра? Почему я досталась ей? Иногда я представляю, какими могли бы быть наши отношения, будь она хоть чуточку нормальней. Но, с другой стороны, кому дано право судить о том, что такое норма? Быть может, в другой стране Кван сочли бы вполне адекватной. Может, где-нибудь в Китае, Гонконге, к примеру, или на Тайване ей бы поклонялись. И в конце концов, наверняка существует такое место в мире, где у каждого есть сестра с глазами Йинь.

Кван сейчас около пятидесяти, тогда как я на целых двенадцать лет моложе ее — деталь, на которую она обращает особое внимание, стоит кому-то вежливо осведомиться, кто из нас старше. Когда мы бываем вместе на людях, она щиплет меня за щеку, напоминая о морщинах, которые непременно появятся, потому что я курю и пью слишком много вина и кофе — дурные привычки, которые она не имеет. «Не сдавайся, не останавливайся», — любит повторять она. Кван не отличается ни тактом, ни утонченностью. Все написано на ее физиономии, все напоказ. Факт в том, что никто и не догадывается, что мы сестры.

Кевин пошутил однажды, что коммунисты, мол, подсунули нам не того ребенка, решив, что, поскольку для американцев все китайцы на одно лицо, нам будет все равно. После его слов я представила, что в один прекрасный день придет письмо из Китая: «Извините, ребята. Ошибочка вышла». Кван по всем статьям не вписывалась в нашу семью! Наше традиционное рождественское фото выглядело как детская шарада «Найди противоречие». Потому что каждый год в самом центре красовалась Кван — в ярких летних платьицах, немыслимых пластмассовых заколках по обеим сторонам головы, со своей диковатой улыбочкой до ушей. По случаю мать устроила ее уборщицей в китайско-американскую забегаловку. И только спустя месяц она поняла, что еда, которую там подавали, оказывается, была китайской. Время не смогло ни американизировать ее, ни сделать хоть на йоту более похожей на папу. И, напротив, мне все твердят, что я — его копия, как внешне, так и внутренне. «Смотрите, сколько она ест, и при этом не прибавляет ни грамма, — не устает повторять тетя Бетти. — Ну точно как Джек!» Мама однажды заметила: «Оливия слишком скрупулезна. У нее папины „бухгалтерские“ мозги. Ничего удивительного, что она стала фотографом». Подобного рода реплики заставляют меня призадуматься, что еще я унаследовала от своего отца. Мрачное настроение? Посыпание фруктов солью? Навязчивый страх подцепить какой-нибудь вирус?

Кван — это мини-торпеда, всего пяти футов ростом, слоненок в посудной лавке. Где бы она ни появилась, ее повсюду сопровождают шум и грохот. Может надеть лиловый клетчатый жакет поверх зеленых штанов. Она громко шепчет сиплым голосом, будто у нее хронический ларингит, хотя на самом деле никогда ничем не болеет. Раздает направо и налево советы и рекомендации, высказывая свое мнение по любому вопросу. Не важно, о чем идет речь — о разбитой чашке или о разбитом браке. Всегда подскажет, где выгодней отовариваться. Томми как-то подметил, что Кван верит в свободу слова и общества, а также в бесплатную мойку машины плюс заправка полного бака. За эти тридцать лет ее английский улучшился только в том, что касается скорости, с которой она на нем болтает. И в то же время она уверена, что блестяще говорит по-английски, то и дело поправляя мужа. «Не „уворовали“, — говорит она Джорджу, — а „скрали“».