Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы

— Никогда не встречал человека, который так говорил бы о своей родине, — сказал коммивояжер; его начали раздражать яростные наскоки седобородого. — «Где тот мертвец из мертвецов, чей разум глух для нежных слов»; «Вот… край…». [22] Имеются в виду строки из поэмы Вальтера Скотта «Песнь последнего менестреля»: Где тот мертвец из мертвецов, Чей разум глух для нежных слов: «Вот милый край, страна родная!» (Перевод Т. Гнедич)

Черт побери, как это там дальше говорится?

Он попытался вспомнить. «Мертвец из мертвецов» откашлялся и приготовился снова ринуться в бой, но кучер, которому коммивояжер поднес два стаканчика, а седобородый один, воспользовался паузой и заметил, что, по его мнению, человек должен любить свою родину.

Приезжий не обратил внимания на слова кучера и с новой силой открыл огонь по коммивояжеру. Он принялся доказывать, что все это вздор, что патриотизм — причина всех бед на земле; что именно патриотизм ведет к войнам; что это ложное чувство, порожденное невежеством, заставляет людей гнуть спину, умирать с голоду и проливать кровь ради покоя и удобства их никчемных господ; что патриотизм — преграда на пути ко всеобщему братству на земле и мать ненависти, убийств, порабощения и что мир не станет лучше, пока не удастся вытравить из сознания людей смертельный яд, именуемый чувством патриотизма.

— Патриотизм! — восклицал он гневно. — Родина! Слепое дурачье, они не видят, что страна принадлежит не им, а биржевикам, хапугам, прожигающим жизнь за границей, мошенникам, спекулирующим землей, шайке воров — вот это и есть господа, ради которых патриотические дураки голодают и льют кровь. Бя-я!

Тут оппозиция сложила оружие.

Дилижанс взобрался по уступам на южном берегу реки и покатил дальше по плоскогорью.

— Что это за деревья? — спросил приезжий, прервав тишину, воцарившуюся после его антипатриотического выступления, и показал пальцем на рощицу, видневшуюся впереди, сбоку от дороги. — Похоже, что их здесь специально насадили; вряд ли здесь раньше был лес, а?

— А-а, это? Эти деревья правительство ввезло из-за границы, — ответил не совсем уверенно коммивояжер; было очевидно, что его познания в этой области не очень велики. — Наши собственные деревья не растут на такой почве.

— Неужели? А кажется, что на такой почве и сухая палка расцветет…

Тут приезжий вдруг насторожился и стал принюхиваться; недавно прошел дождь, и утро было теплое, влажное, напоенное ароматами. Приезжий пристально вглядывался в стоявшие у обочины деревья.

Они были непохожи на австралийские эвкалипты: у этих была заостренная крона и прямые, симметрично расположенные ветви; там, в Австралии, жара скрючивает эвкалипты и засушивает листья.

— Черт возьми, — воскликнул приезжий, не сводя глаз с деревьев. — Провались я на этом месте, если это не австралийские эвкалипты!

— Так оно и есть, — ответил кучер и стегнул лошадей, — они самые.

— Ах вы, недокормыши паршивые, старые австралийские уродцы! — приговаривал бывший австралиец с каким-то странным восторгом.

— Они вовсе не старые, — заметил кучер, — это совсем молодые деревья. Но говорят, что в Австралии они не такие — видимо, влияет климат. Я всегда думал…

Но приезжий, по-видимому, не слышал его слов; он не спускал глаз с деревьев. Они были посажены правильными, перекрещивающимися рядами и славно разрослись.

Меж деревьями вился дымок: это охотник на кроликов расположился на отдых и повесил над костром свой котелок. Запах горящих сучьев и листвы с эвкалиптов донесся до приезжего и вызвал волну воспоминаний.

— Здорово, приятель! — крикнул приезжий охотнику на кроликов; пассажиры дилижанса удивленно переглянулись.

— Здорово, приятель! — Ответ донесся как эхо; приезжему оно показалось отзвуком минувших дней.

Вдруг он заметил несколько деревьев, которые, видимо, были посажены раньше других, — возможно, это был первый опытный участок, и одно из них выросло таким же уродцем, как его братья в родной земле Австралии, — кривое, шишковатое, со скрюченными сучьями, самый настоящий австралийский эвкалипт; ошибиться было невозможно.

Приезжий так и впился глазами в это дерево.

— Самое оно и есть, видали красавца? — завопил он.

Он чуть не свернул себе шею, стараясь не выпустить дерево из поля зрения, а затем раскурил трубку и, молча попыхивая ею, уставился взглядом куда-то вдаль, как будто перед ним расстилалось его прошлое — так оно на самом деле и было.