Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы

Впоследствии нам довелось узнать его настоящее имя, но мы его тут же забыли, и если оно когда-либо и встретится нам в колонке «Розыски пропавших без вести», мы ничего не сможем сообщить ни бедной Матери, ни Сестре, ни Жене, ни кому бы то ни было, кто захотел бы о нем услышать.

Со стригальщиком Маккуори произошел несчастный случай. По правде сказать, он участвовал в пьяной драке в придорожном кабаке, откуда выбрался с тремя сломанными ребрами, треснувшим черепом и различными менее серьезными повреждениями. Его пес Тэлли был трезвым, но яростным участником пьяной драки и отделался сломанной лапой.

Затем Маккуори взвалил на плечи свой свэг и, спотыкаясь, прошел десять миль по тракту до городской профсоюзной больницы. Одному богу известно, как он ухитрился это сделать. Сам он хорошенько не знал. Тэлли ковылял за ним всю дорогу на трех лапах.

Доктора осмотрели повреждения и подивились выносливости человека. Даже доктора иной раз удивляются, хотя и не всегда это показывают. Конечно, они соглашались его принять, но возражали против Тэлли. Собакам был воспрещен вход на территорию больницы.

— Придется тебе прогнать этого пса, — сказали они стригальщику, присевшему на край койки.

Маккуори ничего не ответил.

— Здесь не разрешается держать собак, любезный, — повысил голос доктор, думая, что парень глуховат.

— Привяжите его во дворе.

— Нельзя. Запрещено держать собак на больничной территории.

Маккуори медленно встал, стиснул зубы, борясь с мучительной болью, кое-как застегнул рубаху на волосатой груди, взял свою куртку и, шатаясь, поплелся в угол, где лежал его узел.

— Что ты делаешь? — спросили его.

— Вы не разрешаете оставить моего пса?

— Нет. Это против правил. На территории больницы держать собак не разрешается.

Он нагнулся, поднял узел, но боль была слишком сильна, и он прислонился спиной к стене.

— Полно, полно! Что с тобой? — нетерпеливо воскликнул доктор. — С ума ты, что ли, сошел? Ты же знаешь, что не в состоянии идти. Служитель поможет тебе раздеться.

— Нет! — сказал Маккуори. — Нет. Если вы не хотите принять моего пса, так вы и меня не принимайте. У него сломана лапа, и он нуждается в починке не меньше… не меньше, чем я. Если я заслуживаю того, чтобы меня приняли, так и он этого заслуживает не меньше… а больше, чем я.

Он помолчал, тяжело дыша, потом продолжал:

— Вот этот… этот мой старый пес служит мне верой и правдой вот уже двенадцать долгих, тяжелых и голодных лет. Пожалуй… пожалуй, он единственное существо, которому есть дело до того… жив ли я или свалился и сгнил на проклятой дороге.

Он сделал передышку, потом снова заговорил.

— Этот… этот мой пес родился на дороге, — сказал он с какой-то печальной улыбкой. — Несколько месяцев я носил его в котелке, а потом таскал на своем свэге, когда он уставал… А старая сука — его мать — бежала рядом, очень довольная… и по временам нюхала котелок, чтобы узнать, все ли в порядке… Она ходила за мной невесть сколько лет. Она следовала за мной, пока не ослепла… да еще год после этого. Она не отставала от меня до тех пор, пока хватало у нее сил ползти по пыли, а потом… потом я ее убил, потому что не мог же я бросить ее живую позади.

Он снова передохнул.

— И вот этот мой старый пес, — продолжал он, коснувшись задранного вверх носа Тэлли своими узловатыми пальцами, — вот этот мой старый пес ходил со мной десять… десять лет… в ливень и в засуху, в хорошие времена… и… и в плохие… большей частью в плохие. И не дал мне свихнуться, когда не было у меня ни товарища, ни денег на глухой дороге. И сторожил меня неделю за неделей, когда у меня был запой… когда я пьянствовал и пил отраву в проклятых кабаках. И не раз спасал мне жизнь, а в благодарность частенько получал пинки и проклятья. И прощал мне все. И… и дрался за меня. Только он один и вступился за меня, когда эти ползучие гады набросились в том кабаке… кое-кто унес с собой его отметины… а также и мои.

Он снова сделал паузу.

Потом он набрал воздуха в легкие, крепко стиснул зубы, взвалил на спину свой узел, шагнул к двери и снова повернулся.

Собака, прихрамывая, вышла из угла и с беспокойством подняла голову.

— Вот этот мой пес, — сказал Маккуори, обращаясь ко всему больничному персоналу, — лучше меня, человека… и похоже на то, что он лучше вас… Он был для меня таким товарищем, каким я ни для кого не был… да и для меня никто. Он сторожил меня, не давал меня ограбить, дрался за меня, спасал мне жизнь, а в благодарность получал пьяные пинки и проклятья… и прощал мне. Он был мне верным, надежным, честным и преданным товарищем… и теперь я его не брошу. Я не вышвырну его со сломанной лапой пинком на дорогу, я… Ох, господи! Моя спина!