Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы

Салли обрадовалась, увидев приближающихся Сэма и Тупую Кирку. Ведь Фриско говорил правду, только она не смела в этом признаться. Она чувствовала, что между ней и этим человеком существует какое-то молчаливое понимание. Оно возникло в ту минуту, когда ее глаза впервые встретились с его глазами, хотя Салли решила упорно отрицать это. Она боялась понять истинное значение этой почти неуловимой близости.

Никогда, ни единым словом не давал ей Фриско до этого вечера почувствовать, что в его отношении к ней есть что-либо иное, кроме сдержанного, почтительного восхищения и участия, желания помочь ей в трудную минуту. Во всем виноваты его веселые, лукавые глаза; это они растревожили ее и вырвали у нее отклик откуда-то из глубины ее существа. Это же ни на что не похоже, нужно немедленно подавить в себе постыдное чувство, думала Салли.

В конце концов, она достаточно наслышалась о мистере Фриско Джо Мэрфи, чтобы быть с ним начеку. Достаточно вспомнить Маритану и Лили. Конечно, он привлекательный мужчина, красивый и сильный, с тем налетом галантности в обращении, который так нравится женщинам. И он всегда так добр и внимателен к ней. Но она не поддастся этой слабости, она выкинет из головы мистера Джо Мэрфи, твердила себе Салли. Он никогда не должен узнать о том, что ему удалось внушить ей мысли, в которых она не может признаться Моррису.

В тот день, когда Фриско продал свой участок английскому синдикату, в столовой миссис Гауг под плетеным навесом пили шампанское. Салли тоже должна была выпить шампанского со старателями, которые праздновали удачу Фриско. Потом мужчины отправились в трактир Мак-Суини, где гуляли ночь напролет, и Фриско угощал всех и каждого, как и требовалось в подобных случаях.

На другой день Фриско очень много разглагольствовал по поводу своих планов на будущее: он отправится в кругосветное путешествие, будет жить, как лорд, в Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке. Но с отъездом он, как видно, не особенно спешил. Прошла неделя, другая, а Фриско все еще слонялся вокруг своей палатки и каждый вечер угощал друзей в трактирах.

— Жду, когда придет торговый парусник, — сказал он Салли. — Два года проработал я на борту «Лох Кэтрин» и все клялся себе, что рано или поздно дождусь такого дня, когда займу лучшую пассажирскую каюту на корабле. Черт возьми, какое это было красивое суденышко, когда оно неслось по волнам под всеми парусами! Невозможно представить себе ничего прекраснее, поверьте мне, мэм. Шум моря, запах моря — вот о чем я тоскую в этой проклятой пустыне, где прозябаю уже столько лет!

— Вам не приходится жаловаться. В конце концов эта пустыня была к вам довольно милостива, — напомнила ему Салли.

— Что верно, то верно, — весело согласился Фриско. — Чувствую себя так, словно могу купить весь мир и нисколько не обеднею от этого. Следовало бы, конечно, отплыть в Англию на почтовом пароходе в каюте первого класса. Но у меня засела в голове эта затея с торговым парусником. Хочу почувствовать себя на нем хозяином, хочу смотреть на альбатросов, когда они играют с волнами, сильные, уверенные в себе… таким, по-моему, должен быть настоящий мужчина.

— Да, — прошептала Салли. Она завидовала ему: такое долгое, интересное путешествие на паруснике! — Вам предстоит чудесная поездка, мистер Мэрфи.

Фриско заговорил о том, где он собирается побывать: Лондон, Париж, Швейцария, Монте-Карло, Рим. Возможно, что в Лондоне или в Париже он поживет подольше. Он просил, чтобы миссис Гауг рассказала ему все, что она знает об этих местах. Но для Салли это были только названия, смутные географические понятия, почти мифические края, о которых беседовали при ней Моррис и Мари Робийяр.

— Я — здешняя жительница, — досадливо ответила она, выведенная из себя тем, что Фриско бахвалится перед ней своим богатством, — не знаю я ничего о лондонах и парижах.

Фриско только и ждал, чтобы в голосе Салли прозвучало раздражение, — именно этого он и добивался, расписывая ей свою будущую судьбу.

— Поедемте со мной, — сказал он, — и вы не раскаетесь. Вы будете иметь все, чего бы ни пожелали, и, черт возьми, вы сами знаете, что я никогда не обижу вас.

Салли остолбенела. Ей и в голову никогда не приходило, что Фриско может сделать ей такое предложение. Но глаза Фриско говорили яснее слов: они звали ее. Ей хотелось спрятаться от них, стряхнуть с себя это наваждение. В своем смятении и замешательстве Салли вдруг почувствовала, как таившаяся в ней «постыдная страсть» предательски рвется наружу.