Юстейн Гордер - Таинственный пасьянс

— Кто знает. Но если так, то эти пятьдесят два карлика являются чем-то другим — совершенно другим, — а не просто пятьюдесятью двумя личностями. Тогда, значит, их связывают невидимые нити. Потому что я рассказал ещё не всё.

— Продолжай!

— Когда я первое время на острове играл с картами, я пытался гадать на них. Конечно, это была всего лишь игра. Но я думал, что это могло бы быть и правдой. Ведь в портах, в которых я побывал, я часто слышал рассказы моряков, что карты умеют предсказывать будущее. И действительно… как раз перед тем, как на острове появились Валет Треф и Король Червей, именно они, эти карты, стали занимать главное положение в пасьянсах, которые я раскладывал.

— Да, странно.

— Я не думал об этом, когда мы начали отмечать День Джокера, после того как все фигуры были уже в сборе. Но знаешь, какими были самые последние фразы в сказке на предыдущем празднике Джокера?

— Нет, конечно, откуда мне знать?

— А вот послушай: "Молодой моряк придёт в селение в последний день Короля Пик. Моряк разгадает загадку стеклянного валета. Старый Мастер получит важное сообщение с родины".

— Да-а… это странно.

— Четыре года я не вспоминал об этих словах. Но когда ты появился в селении вчера — вечером того дня, который был последним днём недели, месяца и года Короля Пик, это старое предсказание всплыло в моей памяти. Можно сказать, что тебя здесь ждали, моряк…

Мне в голову пришла неожиданная мысль.

— "Старый Мастер получит важное сообщение с родины", — повторил я. — Ты хочешь сказать?..

Фроде впился в меня взглядом.

— Ты, кажется, говорил, что её звали Стине? — спросил я.

Старик кивнул.

— Из Любека?

Он снова кивнул.

— Моего отца звали Отто. Он рос безотцовщиной, но его мать тоже звали Стине. Она умерла несколько лет тому назад.

— В Германии это весьма распространённое имя.

— Да, конечно… Отец, как тогда говорили, был "незаконным ребёнком", потому что бабушка никогда не была замужем… Она… она была обручена с одним моряком, который не вернулся из плавания. Когда они виделись в последний раз, ни она, ни он не знали, что она уже беременна… Тогда ходило много сплетен. Люди всегда судачат о случайных связях с моряками, которые исчезают, когда надо выполнить свой долг.

— Гм… Когда родился твой отец, мой мальчик?

— Я…

— Отвечай! Когда он родился?

— Он родился в Любеке восьмого мая тысяча семьсот девяносто первого года, больше чем пятьдесят один год назад.

— А тот "моряк", он был сыном стеклодува?

— Этого я не знаю. Бабушка о нём почти ничего не рассказывала. Может, из-за всех тех сплетен. Единственное, что она постоянно говорила нам, детям, что он, когда его шхуна покидала Любек, поднялся высоко на мачту, чтобы помахать ей на прощание. Он упал с мачты и сломал руку. Она всегда улыбалась, рассказывая об этом, словно всё это было проделано в её честь.

Старик долго сидел и молча смотрел на селение.

— Эта рука гораздо ближе, чем ты думаешь, — проговорил он наконец.

С этими словами он закатал рукав куртки и показал мне на руке старый шрам.

— Дедушка! — воскликнул я, обнял его и крепко прижал к себе.

— Сынок, — сказал он и зарыдал, уткнувшись лицом мне в шею. — Сынок… сынок…"

Вот и в книжке-коврижке тоже появилось что-то вроде родового проклятия. Мне показалось, что его становится многовато.

Мы остановились и поели в придорожном кафе. Нас посадили за длинный стол под кронами развесистых деревьев. Вокруг кафе на бескрайних плантациях росли пышные апельсиновые деревья.

Мы заказали мясо на вертеле и греческий салат с козьим сыром. Когда мы перешли к десерту, я начал рассказывать папашке о календаре, по которому жили на загадочном острове. Само собой, я не мог объяснить ему, откуда я это взял, и потому был вынужден сказать, что придумал сам, скучая на заднем сиденье.

Папашка онемел от удивления. А потом стал что-то считать, царапая ручкой на бумажной салфетке.

— Пятьдесят две карты превратились в пятьдесят две недели. И вместе они составили триста шестьдесят четыре дня. Всё верно. А тринадцать месяцев по двадцать восемь дней тоже составляют триста шестьдесят четыре дня. В обоих случаях у нас остаётся по одному лишнему дню…

— И это День Джокера, — сказал я.