Анри Труайя - Палитра сатаны - рассказы

— Учитывая ситуацию, мы не вправе допускать близости невесть с кем, позволять первому встречному вмешиваться в наши дела.

— Но это же ребенок…

— Они зачастую опаснее взрослых! Всюду суют свой нос. Так и рыщут, подбирая сведения, где ни попадя. Мы никогда не сможем быть достаточно бдительны, чтобы уберечься от недоброжелателей и болтунов.

— Анри-Клеман ничего не понимает. Ты ведь, по существу, выгнал из дома его товарища. Он будет сердиться на тебя… На нас обоих!

— Я предпочитаю мимолетную обиду сына скандалу, который разразится, охватив весь класс и преподавателей коллежа, если они пронюхают, что от них скрывалось…

— Короче, ты хочешь, чтобы твой сын жил, как улитка в раковине?

— Я хочу, чтобы он рос, защищенный от злых языков, которые отравляют жизнь нам с тобой.

На том и порешили. Назавтра вечером Анри-Клеман вернулся из школы с видом побитой собаки. В ответ на мои настойчивые расспросы признался, что после вчерашнего грубого приема Тушар восстановил против него всю свою «банду», так что на переменах никто больше не хочет ни играть, ни даже разговаривать с ним. Я притворилась, будто меня забавляют эти детские ссоры, и уверила его, что завтра никто из ребят больше об этом не вспомнит. Так вот, я ошиблась, и Анри-Клеман, что ни день, приносил мне новые доказательства этого. Как он ни старался заслужить более милостивое отношение своих товарищей, их враждебность не убывала, перерастая в систематическую травлю. Целую неделю мальчик подвергался остракизму, который казался ему необъяснимым. А потом — это было вчера — пришел домой бледный, взъерошенный, с покрасневшими глазами и трясущимся подбородком. Едва переступив порог, он бросился в мои объятия, содрогаясь от рыданий, но ни одна слеза не увлажнила его щек. Я долго в молчании укачивала его, как маленького, а он только прерывисто дышал, прильнув к моей груди. Когда он малость успокоился, я стала спрашивать:

— Что случилось, дорогой мой? Расскажи мне все.

В это самое время в комнату вошел муж, но держался в стороне, как будто сейчас, когда надо было утешить нашего сына, он больше рассчитывал на мою нежность, чем на свою власть. После долгой паузы Анри-Клеман перевел дух и пробормотал:

— Это Тушар! Я на уроке сел с ним рядом и спросил, за что он дуется, почему ребята уже несколько дней сторонятся меня, — наверное, из-за папы, что он его так плохо встретил? Тогда он взял лист бумаги, намалевал на нем гильотину, а внизу написал по латыни: «Tuus pater camifex».

— Что это значит? — насилу выговорила я.

— Это значит: твой отец палач, — произнес он, с мучительным усилием чеканя каждое слово.

Мой разум помутился, и я, совсем убитая, не находила ответа.

— Я сразу все понял, мама! — закричал Анри-Клеман. — И почему у нашей семьи совсем нет друзей, и что встречные на улице посматривают на меня с испугом, и зачем вы меня наградили красивой фамилией Лонгваль, когда отдавали в школу…

Не имея сил далее упорствовать в милосердной, но нелепой лжи, я склонила голову и вздохнула:

— Это правда, милый. Твой отец — исполнитель смертных приговоров города Парижа. Но эта ужасающая честь принадлежит нашей семье полтора столетия, и никому не дано ее избежать. Твой дед, твой прадед, все Сансоны начиная с тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года…

Тут мой муж, который до этой минуты держался в тени, пришел мне на помощь. Положив руку на плечо Анри-Клемана, он просто сказал:

— Твоя мать и я, мы не говорили тебе об этом, ожидая, когда ты подрастешь настолько, чтобы понять важность и суровость долга, выпавшего на долю династии Сансонов. Эта обязанность почетна, и она же — тяжкое бедствие. Для Сансона невозможно зарабатывать на жизнь иным способом, нежели идя по стопам своих предков.

Я надеюсь, что у тебя достанет сил вынести это бремя и ты сумеешь держаться так, что наши сердца наполнятся счастьем и гордостью.

— Рубить головы множеству бедолаг?! — завопил Анри-Клеман сквозь слезы.

— Служить человеческим законам, как то угодно Господу! — возразил мой муж.

И решил тотчас отправиться к своему исповеднику, новому кюре церкви Сен-Лоран, чтобы тот помог ему вразумить сына.

Я воспользовалась его отсутствием, чтобы попытаться примирить Анри-Клемана с этой так ужаснувшей мальчика возможностью стать «привратником смерти». Представив на его обозрение все те профессии, что связаны со смертным уделом рода людского, я подчеркнула, что распорядители погребальных церемоний и предприниматели, выпускающие похоронные товары, тоже зависят от смерти, успех их коммерции определяется числом покойников, поступающих в их распоряжение. Разумеется, они самолично не прикладывают руку к истреблению своих клиентов. Но им поневоле приходится поздравлять себя, когда заказов на гробы становится все больше и больше. Так что и здесь тоже речь идет об использовании чужой беды для своего благосостояния, однако люди предаются подобным занятиям не таясь, при свете дня, и никому не приходит в голову хулить их за это.