Анри Труайя - Палитра сатаны - рассказы

Тяжелее всего было проходить мимо бывшего жилища Альбера Дютийоля. Большой щит, прикрепленный над входной аркой, возвещал: «Продается. Обращаться в агентство „Маскаре“. Витроль, Почтовая улица, д. 3». Никто пока не отважился посетить заклятое место. Самого факта, что владелец покончил счеты с жизнью, повесившись в гостиной, оказалось достаточно, чтобы отпугнуть возможных покупателей. Самоубийство навсегда клеймит стены дома знаком беды. Даже Мартену временами приходилось встряхивать головой, чтобы напомнить себе: в этом мрачном строении с заколоченными ставнями некогда жил человек, исполненный знаний, фантазии и нежности. Чем больше проходило времени, тем отчетливее он сознавал, какой потерей стала для него гибель друга. Пока Альбер был жив, Мартен, конечно, очень ценил те несколько часов в неделю, что посвящались их беседам, но не ощущал, как сегодня, почти физическую необходимость его присутствия. Сам того не ведая, он был буквально вскормлен и обогрет своим соседом. Насколько мало удручала его разлука с сыном, настолько же убийственной оказалась мысль, что Альбер мертв. С этой потерей его существование напрочь лишалось смысла. Мартена терзал интеллектуальный и эмоциональный голод. Он безобразно скучал в своей норе, к тому же у него пропала тяга к чтению, а ведь прежде то, что Альбер время от времени давал ему какую-нибудь книгу, наполняло его гордостью. Тем немногим, что он знал, Мартен был обязан своему другу. Все великие люди, чьи имена и жизнеописания были ему известны — от Наполеона до Юлия Цезаря, от Чингисхана до Шатобриана, — глядели на него теперь из своего далека добрым взглядом Альбера Дютийоля. Покончив с собой, он убил в Мартене память обо всем мире.

Прошел уже месяц с тех пор, как Альбер и Гортензия ушли из жизни, оставив его в худшем одиночестве, нежели тогда, когда он овдовел. Поля сжатой пшеницы, утомляя глаз, тянулись до самого горизонта, голые, желто-коричневые, шершавые. Некоторые прямоугольники были уже распаханы под озимь. Дело близилось к осени, и погожие дни все чаще сменялись дождливыми. Альбер, помнится, размышлял о равнодушии природы, из века в век возрождающейся и умирающей, в то время как люди стареют и уходят в землю неотвратимо и безвозвратно. Это заурядное философское построение отныне мешало Мартену утешаться, созерцая пейзаж, которым он некогда любовался, сидя в саду друга. Мадам Франки, соседка, около полудня приходила на час или два, чтобы навести порядок и приготовить еду. К счастью, она была нема, как рыба. Он бы не вынес болтовни чужой тетки. Не спрашивая, чего он желает, она варила суп. Всегда один и тот же. Подобное однообразие его не раздражало. Он потерял вкус к пище и к общению. Сгорбившись, блуждая по углам равнодушным взглядом, Мартен съедал свой мерзкий обед так, словно исполнял какую-то повинность. А мадам Франки еще суетилась у него за спиной.

После завтрака Мартену взбрело в голову заглянуть в книгу, которую ему дал Альбер. То была биография Сьейеса. Мартен оставил ее у себя в память о покойном. Но с первых же строк отказался от бесполезного занятия. Сероватый текст плясал перед глазами. Почему надо читать именно эту книгу, а не какую-нибудь другую, если все равно ее нельзя обсудить с другом? Допустим, он так ничего и не узнает о Сьейесе. Что изменится? Разве этот Сьейес, умерший Бог знает сколько лет назад, может ему чем-нибудь помочь?

Мучимый бездельем и усталостью, он поднялся к себе и прямо в одежде улегся на кровать, чтобы немного вздремнуть. В молодости, свежий и бодрый, он в душе презирал немощных пенсионеров, норовящих полежать среди дня. Пока на дворе светло, думал он тогда, человек должен оставаться на ногах и работать. Ныне же он без каких-либо угрызений наслаждался возможностью поспать, пока другие горбатятся, снедаемые повседневными заботами. Вот и теперь он лег на спину и, уставившись в потолок, постарался заснуть. Но ядовитые слова мадам Песту вертелись в мозгу, лишая покоя. То, что Люсьен и Мирей мало подходят друг другу, — святая правда. Ей сорок лет, ему — двадцать пять. Такая разница в возрасте может оказаться роковой. Еще немного, и Люсьен устанет от нее, или ей самой все надоест. Стоит ли этому радоваться? В конце концов, они обрели счастье неправедным путем, но в будущем еще могут искупить грех гармоничной и наполненной смыслом жизнью вдвоем. Альбер Дютийоль долго наслаждался тем, что его избранница моложе его на четверть века, теперь ей самой на пятнадцать больше, чем любовнику: равновесие восстанавливается, на этот раз за счет другого пола. Да кто вообще может разгадать тайные причины любовного пристрастия? Разумеется, Люсьен обрел новую мать в этой зрелой, пылкой возлюбленной, а ее бесконечно трогает свежесть и страстность парня, годящегося ей в сыновья. К зову плоти в их случае примешивается зыбкий соблазн чего-то похожего на инцест. Они изводят себя любовными подвигами, но в глубине души их точит сознание необычайной хрупкости такого союза. Ничто не представляется столь драгоценным, как то, чему суждено скоро исчезнуть! Так или иначе, Мартен принял решение не вмешиваться в жизнь двух существ, невольно разбивших его собственную. Чем больше он о них думал, тем меньше ему хотелось их повидать. А вместе с тем острое любопытство подстрекало его воображать, каковы они, эти их дни и ночи в Булонь-Бийанкуре.