Зорин - Исповедь на тему времени

Покорные его фантазии, куклы Фромера разделяются на три касты. Первые, «аукающие», занимают «ау-пространство», в котором соседствуют не в смысле географии, ибо расстояние во Вселенной, сосредоточенной в точке, отсутствует, а в смысле виртуальных связей. Они постоянно контактируют, что делает их единым организмом, вроде сгустка бактерий. Близость достигается непрерывным «ауканьем», взаимным улавливанием, которое отвечает сразу и зрению, и слуху, и осязанию. «Ау-пространство» — это их информационное поле, их коллективный разум, их общая тюрьма. Изгнать оттуда — означает убить [15] Допустить, что прообразом «аукающих» Фромеру послужила интернетовская сеть, значит допустить несвойственный ему гротеск. .

Речь им неведома. «Ауканье», как телепатия, делает её бессмысленной. Их чувства, как муравьиные или пчелиные, невозможно передать, не исказив антропоморфизмом. Легко представить сложности, с которыми столкнулся Фромер.

У «аукающих» нет понятия добра и зла. А зачастую они поступают себе во вред. Уничтожить, обратить ближнего в ничто, считается у них благом. Разработан ритуал, при котором убийца и убитый, подобно частице и античастице, взаимно уничтожаются (очевидно, в этом проявилось увлечение Фромера естествознанием). Дело в том, что создатель наделил их бесконечной жизнью, которая их тяготит. В одном из черновиков Фромер даже отказывает им во времени. «У меня нет времени, чтобы создавать время», — шутил он.

Ад у «аукающих» — это теснота и скопление, а рай — пустота. В их «религии» отражены страхи перед бессмертием, как в нашей — перед смертью. Их терзает незыблемость бытия, как нас скука, но страх перемен им неведом. Впрочем, любое сравнение неуместно, Фромера смущал даже слабый отсвет нашего мира.

Иногда «ауканье» обращается на себя, с его помощью ощупывают себя изнутри, обнаруживая скопление таинственных существ. Так «аукающие» спят. Продукты их снов не исчезают вместе с пробуждением, а особым способом проявляются, пополняя группу «мелькающих». Их наблюдают, как вспыхнувшую молнию, пока они снова не исчезнут. Встреча с ними опасна, «мелькающие», как русалки, могут утащить за собой.

У «аукающих» они вызывают зависть. Умирая и воскресая, они прячутся, как страусы, избегая ударов судьбы. Существуя на зыбком пограничье, эти медиумы постигли запредельность, то, что находится по ту сторону «ау-пространства». Там они общаются с «призраками» — третьей группой фромеровской Вселенной. Существование последних иллюзорно: его оценивают лишь по следам, оставленным в «ау-пространстве». Пребывание на заднем плане Вселенной не мешает, однако, их влиянию. Они всегда на слуху, напоминая наших умерших, сцену которых — прошлое, неизменно переносят в настоящее. Или «призраков» навеяли Фромеру герои телеэкрана?

В заключение приведу его рисунки:

Фромеру приходится быть тяжеловесным. Он выдумывает ряд приёмов, превосходящих моё наивное закавычивание. Его текст также пестрит противоречиями. Он пишет, что тела обитателей его мира лишены протяжённости, и тут же говорит об их силуэтах и тенях. У него встречаются «выпуклые ямы» и «вогнутые горы», наполненные «сухой водой». А почему бы им не существовать? Схватывает же поэзия растопыренные крылья оксюморона.

Воспроизводя Фромера, я поймал себя на мысли, что пересказываю музыку или живопись. Его Вселенная становится под моим пером незатейливой или, что хуже, забавной. Как-то я признался Фромеру, что его создания кажутся мне смешными. «Надеюсь, — скривился он, — не более смешными, чем мы — нашему Богу».

В финале, если позволено говорить о финале незавершённого романа, создатель вдруг понимает, что он лишь марионетка в руках другого творца. А тот — в руках своего. Подобная философская банальность снижает достоинства романа. Его метафизика сводится к дурной бесконечности вложенных друг в друга Вселенных, каждую из которых слагают свои законы, мышление, боги.

Быть может, масштабы этой вереницы Вселенных подействовали на впечатлительного Фромера. А может, Бог отомстил конкуренту, но остаток дней Фромер провёл в психиатрической больнице. На посетителей он не реагировал. Бледный, с трясущимися руками, он глотал пропитанный лекарствами воздух и, уставившись на стену, упрямо повторял: «Я — Творец!»

Александр Фромер умер от нервного истощения. Как и Создатель на кресте, он пожертвовал себя своей Вселенной.