Игорь Малышев - Подменыши

— Только не в конце, а в начале истории. Отсюда и пустота впереди, — заметила Белка.

— Нет, скорее уж действительно в конце, — согласился с Йоном Эльф. — Был у нас такой философ Константин Леонтьев, он говорил, что русскому народу суждено завершить историю человечества, поскольку он последний из развитых народов несёт в себе жизнь.

— Правильный философ, — одобрил Йон. — Но будущее всё-таки за Африкой!

— Хорошо там сейчас, наверное, в Африке? — спросил Эльф.

— Там моя Родина, мне только там по-настоящему хорошо.

— У нас коньяк есть, выпьешь за Африку? — предложила Белка.

— За Африку я не то что выпью, я умру за неё! — заверил Йон.

Они выпили за Африку, потом за Россию, и, в конце концов, окончательно подружились.

— А где ты так хорошо выучился по-русски говорить? — поинтересовалась Белка.

— По разговорнику для глухонемых, — он засмеялся. — Африканская шутка. Могу рассказать, если интересно, — охотно согласился тот и поведал следующее: — В России он жил уже три года, учился в «Лумумбарии». Его отец — Ассаи Руги, одно время был президентом африканской страны Дого. Он всегда уважал Советский Союз и с детства готовил Йона к учёбе в советском вузе. Обучал его русскому языку, заставлял общаться с детьми из советского посольства и читать русскую классику к которой ученик остался совершенно равнодушен. Единственным, что ему понравилось были стихи Гумилёва, выпущенные в каком-то французском издательстве, основанном русскими эмигрантами.

— Я даже помню наизусть несколько стихотворений об Африке из этой книги, — похвастался Йон.

— Это «У камина», — тихо сказала Белка и продолжила вместе с Йоном.

— Изумительно-живое и очень тоскливое стихотворение. На замерзший ручей похожее, — со вздохом сказала она, закончив чтение.

— А чем ты занимался, пока в Африке жил? — спросил Эльф.

— Жил, учился, в гости ходил, — негр неопределённо пожал широкими, как ствол баобаба плечами. — Но это ведь всё неинтересно, правда? Интересно было, когда я уходил жить в джунгли. К тем людям, которые никогда не видели городов. Там мне было совсем хорошо. Мы ловили рыбу, охотились на крокодилов, собирали фрукты, били в тамтамы, танцевали. Питались только тем, что находили в джунглях. Спали в хижинах, крытых листьями. В сезон дождей по ним целыми днями дожди стучали. Под этот звук спать хорошо. В солнечные дни всюду бабочки летали, птицы кричали, обезьяны прыгали… А когда мне надоедало жить в лесу, я уезжал к океану. На мурен охотился, на берегу лежал, волны слушал, курил…

«Белые» уважительно посмотрели на Йона. Его действительно легко было представить и затаившимся в засаде с копьём в мускулистой руке, и плывущим в долблённой лодке по затерянной в джунглях реке, и глядящим в жёлтые с узким кошачьим зрачком глаза крокодила, и танцующим под бой тамтамов среди жалящих, как дикие пчёлы, искр костра.

Лицо Йона стало задумчивым.

— Как же я соскучился по Африке… Ужасно… Я только сейчас понял.

— Ну ничего, будет лето, поедешь домой. Поживёшь, как человек, в лесу под ёлкой, или что у вас там растёт, — подбодрила его Белка. — Чего ты расстраиваешься-то?

Йон снял вою цветастую шапку, снова достал из глубин шевелюры пакетик и стал сворачивать новую самокрутку.

— Некуда мне ехать. Отца свергли четыре года назад. Он отправил меня сюда, а сам перешёл на… Ну, как это, на нелегальное положение. Переезжает из страны в страну. Я даже приехать к нему не смогу.

Все сочувственно помолчали.

— Да, наследным принцам часто выпадает нелёгкая судьба, — заметил Эльф, принимая сочащийся дымком косяк. — Того же Гамлета вспомнить… Трудно жил, с перегибами.

— Там у нас теперь полковники правят. Ото всего мира закрылись. Понастроили трудовых лагерей. Людей за колючей проволокой держат. Чиновники, говорят, расплодились. Когда у меня мать умерла, полковники даже не разрешили её на родине похоронить. Отца, если поймают, обещали повесить. Меня тоже, наверное, повесят, если поймают. Так что нельзя мне домой возвращаться.

— Да, виселица — это серьёзно, — сказала Белка.

— Я уверен, что когда тебя вешают за шею, это очень неприятно, — с невесёлой усмешкой заметил Йон.

— Да, потом, наверное, горло болит, — поддержал его Эльф.

Они поболтали ещё немного и расстались, договорившись встречаться здесь по солнечным дням в два часа. Белке больше нравился полдень, но Йон заявил, что он как-никак студент и ему надо, хоть иногда, появляться в институте. Ещё они договорились никогда не ждать друг друга больше десяти минут. Чтобы отношения не были в тягость.