Игорь Малышев - Подменыши

— Вы уж заходите как-нибудь. Посидим, поговорим, ребяток помянем. Одной-то мне теперь совсем скучно будет, — сказала напоследок бабушка Валя.

— Хорошо. Обязательно зайдём, — пообещал Сатир.

Мелкий с собакой вышел во двор один. Сатир донёс псину до первого этажа, после чего побежал наверх. Через люк вылез на чердак и вышел из другого подъезда.

Убедившись, что слежки не видно, через пару кварталов они поймали такси. Белка с Эльфом так обрадовались появлению Тимофея, что даже забыли устроить Сатиру выволочку за его ночной побег. Они накормили пацана и собаку, затем Белка быстренько раскидала хлам в одном углу и устроила там постель для Ленки. Мелкий заявил, что спать будет только рядом с ней и ни на какие диваны в жизни не пойдёт. Пришлось и для него устроить лежанку на полу. Едва добравшись до своего угла мальчик обнял собаку и тут же уснул, а та ещё долго лежала, уткнувшись своим мокрым коричневым носом ему в ухо и не смела даже шевельнуть обрубком от неизвестно откуда свалившегося на неё счастья.

Через три дня ветеринары под наркозом заново раздробили собаке кости, а потом собрали их так, как они должны стоять. Затем опять закатали Ленку в гипс. Тимофей ухаживал за ней, как за сестрой, старался угодить и предупредить любое её желание. Таскал из холодильника всё, что, как считал, могло ей понравиться. Никто не ставил ему это в упрёк. Собака понемногу выздоравливала, кости срастались. Ветеринары сделали всё, что могли, но всю оставшуюся жизнь она всё равно прихрамывала на левую заднюю ногу.

Появление Тимофея и Ленки ненадолго взбодрило обитателей подвала, но вынужденное безделье и однообразие вскоре снова упали на них тяжким грузом и вернулась тоска. Белка целыми днями наигрывала на детском пианино какие-то беспросветно печальные мелодии, больше похожие на монотонное постукивание дождевых капель по стеклу. Эльф писал что-нибудь или читал книги. Когда Белка просила, он охотно пересказывал ей их сюжеты, высказывал своё мнение, иногда зачитывал вслух целые отрывки. Белка слушала, не прекращая музицировать и подстраиваясь под речь Эльфа. Музыка и голос переплетались, затягивались причудливыми узелками, раскачивались, словно хрупкие подвесные мостики над пропастью. Ленка и Тимофей внимательно слушали, переводя взгляд с Эльфа на Белку и обратно. Сатир курил, лёжа на полу рядом с пианино, и пускал дым в потолок, закручивая его причудливыми спиралями.

— Не кури, здесь дети, — сказала ему Белка.

— Пусть курит. У меня и отец, и мать курили, я привык, — вступился за него Тимофей.

— Тогда, раз ты решил стать его защитником, передай ему, чтобы он из дому больше не убегал. А то исчез тут, свинтус. Даже записки не оставил.

— Ты больше не убегай никуда, ладно? — неожиданно робко попросил Тимофей.

Сатир равнодушно кивнул. Белка неодобрительно покачала головой и вернулась к музыке. Эльф, зажав в одной руке бутылку портвейна «777» он же «Три топора» («Тяжёлые времена», — говорил Сатир, принося домой этот «нектар». — «Другие предметы роскоши нам не по карману»), а в другой книгу, читал:

— …Ближе к концу жизни Аквинат пережил Вселенное Созерцание. После этого он отказался возвращаться к работе над неоконченной книгой. По сравнению с этим , всё, что он читал, писал и о чём спорил — Аристотель, предложения, Утверждения, Вопросы, величественные суммы — было не лучше мякины с соломой. Для большинства интеллектуалов подобная сидячая забастовка показалась бы неблагоразумной, даже нравственно неверной. Но ангельский доктор провёл больше систематических рассуждений, чем любые двенадцать рядовых ангелов, и уже созрел для смерти. Он заслужил право в те последние месяцы своей бренной жизни обратиться от чисто символических мякины с соломой к хлебу действительного и существенного Факта. Для ангелов с лучшими перспективами на долголетие должен был произойти возврат к мякине. Но человек, возвращающийся через Дверь в Стене, никогда не будет точно таким, каким он туда вошёл. Он будет более мудрым, но менее самоуверенным более счастливым, но менее удовлетворённым собой, будет скромнее, признавая своё невежество, однако будет подготовлен для понимания связи слов с вещами и систематических рассуждений с непостижимой Тайной, которую они пытаются — всегда тщетно — ухватить.

Эльф замолчал. Отзвенев последними нотками, затихло пианино. Белка сняла руку с клавиш, опустила на колено. Сатир выпустил изо рта несколько дымных облаков, они поплыли по комнате и растворились где-то в сумрачных ущельях старья.