Платон Беседин - Чётки

После каждой ссоры меня трясло будто в лихорадке. Когда было особенно трудно, я страдал от гипертонии и тахикардии. Ничто не помогало успокоиться: ни кино, ни книга, ни алкоголь, ни работа. Мария могла дуться на меня сутками. Я же не выдерживал в ссоре больше десяти минут, потому что понимал — обида сделает только хуже. Наше примирение походило на беспрерывный поток моих извинений.

— Мария, есть только два пути, — она громче делает музыку, свою проклятую Мадонну, — быть или не быть вместе. Если всё так плохо, то давай расстанемся.

— Почему ты всегда говоришь про расставание?

— Значит, нам надо быть вместе. Смысл обижаться друг на друга и трепать нервы?

— Оh, nein, — шипит она, закрывая лицо подушкой…

Единственное, что меня спасало, это созерцание огненного пламени. В Германии нельзя просто так разжечь костёр, но я нашёл место, где ни полиция, ни соседи не смогли бы увидеть меня. Закупил дрова и выложил из камней мангал. Когда мы ругались, я приходил сюда и разводил костёр.

Глядя на пламя, я думал о том, что должен взглянуть на ситуацию её глазами.

«Михаэль, возьми себя в руки. Ты любишь её, а что может быть важнее любви? Да, иногда она перегибает палку, но разве в этом нет твоей вины? И, в конце концов, надо уметь прощать, надо уметь терпеть и смиряться».

В принципе, я говорил себе правильные вещи. Я мог бы претендовать на роль пусть никчёмного, но праведника, если бы не врал себе в собственных мотивах. Как говорится, язык Златоуста, да в голове пусто. Мне приходилось выдумывать всё новые и новые оправдания, ссылаясь то на Святое Писание, то на Фому Аквинского, то на Иоанна Дамаскина, но причиной всему был всеобъемлющий страх. Страх того, что отношения с Марией — общепринятая норма.

Если бы мне явился ангел или демон и заявил, что то, что происходит между мной и Марией, просто ошибка, неправильный сценарий, а на самом деле брак может быть сияющим венцом вечной любви, я сразу бы подал на развод. Но кто мог гарантировать мне, что с другой будет по-другому?

Заставив себя взглянуть на наш брак её глазами, я свыкся с ролью виноватого и решил, что одни разговоры не смогут спасти отношения. Я стал дарить ей подарки.

Мой первый подарок, серёжки с брильянтами и сапфирами, обеспечил две недели спокойствия, улыбку Марии и почти страстный, как в первые месяцы знакомства, секс. Радость после второго подарка была короче. Постепенно Мария стала ограничиваться коротким «danke [12] Спасибо (нем.). » и чмоканьем в щёку.

И тогда мы решили завести детей. Решили реанимировать наши отношения старым проверенным способом. Сто процентов, дети! Уж они-то точно спасут наши отношения!

Мы прямо-таки заболели этой идеей. Занимались сексом по расписанию, составленному в зависимости от её овуляции. Когда я кончал, она тут же вставала в «берёзку», вытягивая ноги вверх, будто сваи, чтобы сперма максимально затекла в её лоно. Через три месяца таких попыток забеременеть я возненавидел не только её, но и всех женщин в принципе.

Трескотня в ушах. Кажется, это радио. Мерзкий из-за своего бесстрастия голос что-то читает. Михаэль Меркель. Что за тип? Да это же я!

Где это чёртово пиво? Как же я пьян! Но это хорошо, да, определённо хорошо.

Где-то у меня был припасён камень. Помните, как в клипе «Cardigans», когда блондинка кладёт камень на педаль газа и расслабляется? Рядом с ней… кто же, чёрт возьми, рядом с ней? А, кот Феликс!

Не убавить — не прибавить. Где же это пиво?!

Вчера Мария перестала со мной разговаривать. Пришла домой, молча, переоделась и куда-то ушла. Я пытался заговорить с ней, но безуспешно. Обычно, даже в самом плохом настроении, она отделывалась коронным «oh, nein», но тут — ноль реакции.

Я разжёг костёр. Гипноз пламени не спасал от воспоминаний: я снова и снова прокручивал в голове последние ссоры с Марией. Сердце то колотилось, то щемило, будто вот-вот случится сердечный приступ.

Вернулся домой. Здесь всё до тошноты напоминало о Марии. Я купил две бутылки клюквенной «Финляндии» и отправился ночевать в гостиницу. Раз двадцать, наверное, пробовал дозвониться Марии, но она не брала трубку. Я наливал водки, выпивал и звонил. Пока не ушёл в полный отруб.