Платон Беседин - Чётки

Утром я вернулся домой. У меня были большие планы: заняться медитацией под «Karunesh», написать список плюсов и минусов нашего брака с Марией и, наконец, решить, стоит ли нам быть вместе.

Чтобы опохмелиться, купил себе пива. На вчерашних клюквенных дрожжах меня быстро развезло. О медитации не могло быть и речи. Я включил «Alt.end» группы «Cure», и голос, похожий на завывание скользких карнизов, затянул:

Вдруг я расплакался. Слёзы подошли предательски мягко, незаметно, как матёрый маньяк, и, переполнив глаза, влажными, едкими сгустками вывались наружу. На проигрывателе была включена функция «repeat», и Роберт Смит, добивая меня, стонал снова и снова: «No, I don't want another go around, I want this to be the end…»

Я упал на ковёр, и тут появилась Мария. Сначала я решил, что она привела одного из своих хахалей, но с ней была подруга. Впрочем, мне всегда казалось, что они спят друг с другом. Они увидели меня на полу. Мария поморщилась и бросила мне:

— Wieso bist du nicht bei der arbeite [15] Почему ты не на работе? (Нем.). ?

— Was ist mit ihm [16] Что с ним? (Нем.). ? — замерла подруга.

— Dreht wieder durch [17] Опять сходит с ума (нем.). , — пояснила Мария.

Я был на грани. Песня, слёзы, размышления — всё это довело меня до крайней степени экзальтации. Слова Марии стали точкой кипения. Я кинулся на её подругу, крича что-то вроде: «Пошла вон, лесбиянка!» Она убежала. Мария кинула ей вслед:

— Wiedersehen [18] Пока! (Нем.). ! — и уже мне. — Ты совсем тронулся? Выключи музыку!

Когда я рыдал на полу, то отчётливо представлял себе, что и как скажу ей. Речь, прокрученная мной в голове, была идеальной, в меру гневной и в меру взвешенной, но сейчас вырвалось только одно слово:

— Почему?

— Потому что, — усмехнулась она и принялась раздеваться. — Выключи!

Я нажал паузу. Роберт Смит умолк. Я стоял и смотрел, как раздевается моя жена. С тех пор, как мы встретились, она заметно обрюзгла.

Я вспомнил, как целовал её. Вспомнил, как сжимал её в объятиях и вдыхал аромат. Вспомнил, как она покрывала моё лицо нежными поцелуями. Мы были счастливы. Какая программа сбилась?

В фильмах при расставании герой подходит к любимой, говорит речь, и они бросаются друг к другу в объятия. Неужели все фильмы лгут? Я хотел обнять Марию, но она выскользнула со словами:

— По расписанию, сегодня без секса.

— Просто хочу обнять тебя, — улыбнулся я. — Без расписания.

— Хочу есть!

Нет, не будет как в кино. Из влюблённых мы превратились в партнёров по домострою, но один по-прежнему любил другого.

— Ты съел штрудель? — она у холодильника.

— Да.

— Я же просила оставить мне штрудель, — орёт она. — Ведь просила!

Я подхожу к ней и вновь пытаюсь обнять. Она отталкивает меня.

— Почему? — говорю я и для чего-то дублирую на немецком. — Warum? [19] Почему? (Нем.).

— Потому что я хочу есть!

И тут я вновь вспыхнул. Я не мог молчать, не мог жить так больше. Да, я орал на неё, орал, как никогда в жизни. Угрожал, обвинял и просил прощения.

Мария отшатнулась и побежала в ванную. Там она пряталась от меня. Попыталась захлопнуть дверь, закрыться на щеколду, и этот жест, как всеобъемлющая аллегория нашего брака, вызвал во мне чудовищную ярость. Я ударил дверь ногой, бросился на Марию и схватил её за плечи.

— Я беременна, Михаэль, — вдруг сказала она.

— Что?

Моя хватка ослабла, но рук я не отнял. Так и стоял, держась за неё, опустив голову. Мой мозг пытался осмыслить, отформатировать новость, дабы решить, что делать дальше. Наконец, до меня дошло:

— Ты беременна!? — Я испытал радость. — Слава Богу, Мария, слава Богу!

— Я не знаю, Михаэль, от кого он, — прошептала она.

— Мы будем вместе, — не слышал её я, — ты, я и ребёнок. Наш ребёнок!

В моей груди разлилось уже позабытое тепло. Мы вновь будем счастливы! Всё наладится! Она отдёрнула мои руки и отчётливо, едва ли не по слогам произнесла:

— Михаэль, я не знаю, от кого мой ребёнок.

Я застыл. Сглотнул, размял шею и спросил, задыхаясь:

— Как не знаешь?

— Так, не знаю.

Она вышла из ванной. Я остался тет-а-тет со своим отражением в зеркале. Передо мной было испуганное бледное лицо с крупными каплями пота. Было невыносимо душно. Я выскочил на свежий воздух.

Чуть позже, сидя у костра, я размышлял, наблюдая за пламенем. Когда дрова превратились в пепел, я вдруг понял, что это — беременность, неизвестность — очередная проверка. Всё имеет начало и конец. В том числе и неудачи, и разочарования, и боль.