Платон Беседин - Чётки

Прохожу магазин эксклюзивных православных подарков, интим салон, бутик меха, итальянскую пиццерию, люксоптику, мир сантехники. С правой стороны подсвеченный бледно-зелёным призрачным светом саркофаг кинотеатра «Победа». Дорога пуста; двойная сплошная одинока, нескончаема, похожа на мечту кокаиниста. Возле каменных урн разбросан мусор. В нём роются собаки.

На площади Лазарева понимаю, почему мусор не в урнах, а снаружи. По улице параллельно друг другу двигаются два близнеца в брезентовых бушлатах. Они врываются руками в урны, как хирурги во чрево, и, вывалив мусор наружу, разбрасывают его палками в поисках наживы. Найдя, складывают в безразмерные пакеты «БМВ». На пакетах надпись «до 70 кг»; мужики в бушлатах настроены оптимистично.

Фонарей и людей здесь больше. Мальчики ищут девочек, девочки — мальчиков. Ориентироваться сложно, потому что у всех красные щёки, шапки с бубонами, ретро очки в полукруглой оправе и субтильные фигуры, упакованные в бесформенные куртки.

Сворачиваю на улицу Маяковского, к редакции газеты «Слава Севастополя». Школьником я писал в неё заметки, а потом главного редактора взорвали. Он погиб, я бросил журналистику. На Маяковского темно. Спотыкаюсь о ноги, торчащие со скамейки. Они принадлежат двум девушкам в одинаковых серебристых плащах.

Сказать им «привет», пригласить на пиво. Шансы есть. Даже, если они скажут, что просто хотят пообщаться друг с другом, мол, давно не виделись. Быть настойчивым, глядя на их лица в боевой раскраске, ноги в сетчатых колготках, груди в увеличивающих бюстгальтерах. Шансы есть, но нет нужной дозы алкоголя в крови, значит, нет и желания.

Сворачиваю в проулок, в абсолютную тьму. Отсюда можно попасть на территорию школы и там пописать. Если повезёт, то бесплатно, без разборок с милицией.

Устраиваюсь на спортивной площадке возле брусьев. Моча ударяет в бетонный парапет.

— Помогите! — вздрагиваю от неожиданного крика.

Процесс останавливается. Я чертыхаюсь.

— Помогите! Пусти! На помощь! — заходятся в крике.

Застёгиваю ширинку. Соображаю, что делать.

— Помогите!

Вооружившись безрассудством, иду на крик вдоль парапета. Останавливаюсь у баскетбольного кольца.

— О, да!

Крик переходит в стон, я заворачиваю за угол.

Двое на фоне трансформаторной будки: он стоит сзади, она облокотилась на кирпичную стену. Будка с нарисованным символом инь-ян волнами холмов переходит в деревья, стены, здания и, наконец, в золотой купол Покровского собора. Крест устремляется в черничное небо, сбивая серьги звёзд и пронзая бельмо луны.

Вдруг в бледном лунном сиянии появляются белые точки. Они растут, ширятся, сливаются воедино. Их кружит в севастопольском вальсе подувший с моря бриз. Тысячей ледяных иголок он пронзает тело и память, хранящую маму со звонками, бабушку с родинкой, девушку с одиночеством, мужика с переваренным желудком, старух с ногами-палками. Сияющими хлопьями на севастопольские улицы падает снег, превращая мир в сказку.

Я смотрю на звёзды, задрав голову вверх, ловлю ртом снежинки.

Слышится раздражённое:

— Ты зачем в меня!?

Снежинки падают, тают. На лице, во рту. Вместе с ними тают воспоминания дня, месяца, года. Тает вся моя жизнь.

И начинается новая.

На пути в ад важно придать себе ускорение. Утапливаю педаль газа: машина набирает скорость, и ветер со свистом врывается в приоткрытые окна. Фары, как фотовспышки, выхватывают куски дороги. Зубами откупориваю литровый «Tullamore Dew». Виски обжигает горло и проваливается в желудок.

Пикает i-phone. На экране высвечивается: «Was ist jetzt passiert? Wo bist du? Was ist los mit dir? [1] Что происходит? Где ты? Что с тобой? (Нем.) «. Не понимаю, для чего писать на немецком — мы все прекрасно понимаем по-русски. Ненавижу немцев, их мир, похожий на образцовый супермаркет, в котором все они мерчендайзеры.

Ещё одно сообщение. Другой отправитель, но текст тот же. Интересно, они уже были там? Ведь это всего лишь вопрос времени. Как обратный отсчёт до активации ядерной бомбы. Всё, что будет после, — апокалипсическое будущее.

Люблю Германию за автобаны; только за них и люблю.

Реверс. Вот он я: лощёная харя с зарумянившимися щеками в цвет галстука. Рядом свидетели, родители, гости, ещё какие-то люди. Вообще всё это, каждый элемент свадьбы, будто бутафория, что насмешливо шепчет: «Condoleo et congratulor [3] Соболезную и сорадуюсь (лат.). «.