Он внимательно, с прищуром, посмотрел сначала на продавца, а потом на капитана. Увидев военный бушлат, слегка улыбнулся, обнажив на мгновение розоватые дуги дёсен и коричневатые, старчески крошащиеся зубы. Однако взгляд его светло-голубых глаз был ясный, осмысленный. Их живое выражение удивило офицера.
Не говоря ни слова, старик нагнулся и протянул руку к медалям. Взял одну, поднёс её к глазам, прищурился и зашевелил губами, стараясь прочесть надпись. На обратной стороне медали был выбит профиль Сталина. Лебедев заметил, что руки у старика были тёмные, шершавые, с грубой потрескавшейся кожей. Он поскрёб ногтем медь. Затем ткнул сморщенным пальцем в профиль Сталина и, обернувшись к капитану и продавцу, сказал вдруг отчётливо:
— Это же что за мужик был, а? Это же золотой был мужик! При нём нас во всём мире уважали. Нас боялись. С ним войну выиграли. А сейчас…..
Лебедев вздрогнул. Он никогда не слышал, чтобы такие дряхлые старики говорили так чётко и внятно. В его родном городке в Костромской области мужчины, как правило, не доживали до таких лет. Почти все они спивались и умирали гораздо раньше, часто не успевая даже выйти на пенсию.
Голос старика был немного хрипловатый, но отчётливый, совсем не старческий. В нём слышался жуткий надрыв и отчаянная, запредельная душевная тоска — тоска вечного, непроходимого одиночества. Одиночества заброшенного и забытого всеми живого монумента эпохи, давно ушедшей в вечность.
— А сейчас. — ещё раз повторил старик и горестно, как-то по-детски махнул рукой.
Лебедев вдруг заметил, что на глазах его выступили слёзы. Но старик тут же смахнул их ладонью. Не говоря больше ничего, повернулся и пошёл прочь.
Капитан молчал, смотря вслед удаляющейся сутулой фигуре и чувствуя, что эти слова полоснули его душу словно бритвой.
Продавец кашлянул и, стряхнув пепел с сигареты, продолжил:
— Если вас интересует что-то конкретное, то скажите. Если сейчас нет, то я смогу достать.
Лебедев чуть заметно вздрогнул и перевёл взгляд на книготорговца. Потом, вдруг решившись внезапно, сказал:
— Я возьму у вас Скотта. Сколько, значит, он стоит? Пятнадцать?
— Пятнадцать! Пятнадцать! — заметно обрадовался продавец. — Вы не смотрите, что обложка потёртая, и страницы кое-где заляпанные. Скоро вообще таких книг нигде не достанете. Не будет их. Молодёжь у нас всё равно ни хрена не читает. Одно тупое бычьё кругом. Тюбетейки на башки свои безмозглые наденут, ходят тут все на понтах и быкуют. Типа, мусульмане крутые. Сами ни читать, ни писать не умеют, таблицу умножения даже не знают, а ещё гордятся этим. Мол, зачем нам все эти науки — Коран учить надо!
Лебедев долго рылся в кармане. Наконец он вытащил мятую грязную десятку и протянул продавцу, а потом ещё долго отсчитывал на ладони мелочь, складывая гривенники и полтинники в рубли.
«Нет, ты точно не горец, раз так рассуждаешь», — подумал про себя офицер.
— Ещё приходите. У меня всё достать можно. Я вам прямо скажу, что скупаю книги у тех, кто уезжает. Сейчас многие русские уезжают отсюда. Книги не везут с собой, здесь распродают. У некоторых ещё с советских времён такие библиотеки на дому собраны, что хоть в Москву, в фонд Ленинки вези, — продавец отбросил окурок и широко развёл руки в стороны, стараясь наглядно продемонстрировать объёмы домашних библиотек покидающих город жителей.
Лебедев закончил считать мелочь и передал тому горсть монет.
— Берите книги, пока они ещё есть. А-то скоро одна порнуха кругом останется. Да ещё Коран. Так и будет: в одном киоске будет пошлятина всякая продаваться, а в другом — прямо напротив него — исламский магазин откроют. Книжки, брошюры религиозные продавать станут, чётки, тюбетейки там и все дела. Вон видели, что этот дед сейчас говорил. А ведь он, по сути, всё правильно сказал. Сталина на них нет, — он зло плюнул на асфальт и неизвестно кому погрозил пальцем.
— А вы тут часто бываете? Может, я ещё подойду как-нибудь?
— Да я каждый день здесь. Где-то с десяти утра и до темноты. Если меня не будет, то вон у них спросите, — продавец показал рукой в сторону других торговцев, разложивших неподалёку своё барахло. — Скажите: Алик нужен. Так что подходите, спрашивайте. Я же говорю — могу, в принципе, достать всё.
Лебедев засунул купленную книгу в глубокий внутренний карман бушлата и пошёл дальше. Зачем он купил её, он толком не понимал. И теперь испытывал от этого чувство неловкости. Во-первых, романы Вальтера Скотта он прочёл почти все ещё в детстве. А, во-вторых, Лебедеву казалось, что читать в его возрасте книжки для подростков как-то несерьёзно, несолидно.
Читать дальше