Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря

Несмотря на тяжкий плен, он не был сломленным, потухшим, ко всему безразличным, какими казались те рабы из подвала в приграничном селе, где Николай с Ашотом провели день, ожидая, когда их перевезут во Внезапную. В нём несмотря ни на что жила сила, страсть к жизни, к воле. Говорил он коротко и внятно, точно гвозди молотком забивал. И невольникам с ним становилось легче и даже как-то спокойнее.

Следующие два дня рабы трудились над пристройкой. Утром третьего Султан придирчиво осмотрел уже наполовину сложенную стену. Она ему не понравилась. Он громко выругался по-русски и с размаху ударил тыльной стороной ладони Станислава по лицу.

— Ишак! Ты почему камни ложишь криво? Нормально строй!

Тот промолчал, опустив под ноги волчий взгляд. Стену пришлось перекладывать заново.

В эти дни о побеге нечего было и помышлять. В доме гостило полно родственников, а ко двору то и дело подъезжали набитые людьми иномарки. Проворно сновавшие по двору молодые чеченцы не упускали случая пнуть рабов ногой, огреть палкой по спине, обругать злобно или просто плюнуть в лицо.

Над Николаем издевались с особым удовольствием. После первого же удара он валился на землю и, закрывая голову руками, скулил тонко, визгливо. Чеченцы толпились вокруг и, поддавая ему ногами по рёбрам, громко хохотали.

— Хорошо скулишь. Как собака.

— Да он и так собака. Русская собака!

— Громко скули! Понял?

Николай боязливо приподнимал голову.

— Понял?! — рычал один и заносил ногу для удара.

Трясясь всем телом, Николай начинал завывать громче.

— А ты кобель или сука? — ухмылялся другой.

— Э, штаны снимай — позырим.

— Сейчас сукой в натуре сделаем.

— Ва-я! В натуре сделаем!

— Да нет, это ишак натуральный.

Из дома выглядывал Султан. Громко бранясь, он разгонял гогочущих парней. Ему не нравилось, что молодые родственники из пустого развлечения избивают его раба: вдруг покалечат и тот больше не сможет работать?

Станислава на один день взял «в аренду» сосед, которому нужно было перетаскать целую кучу кирпичей. Там солдат надрывался до ночи.

На третий день зарядил дождь. Рабов заперли в зиндане, брезгливо набросав им туда зачерствелых ломтей лаваша и полуобглоданных костей со своего обильного стола. Решётку покрыли сверху фанерой, и крупные дождевые капли мерно барабанили по ней с характерным гулом. Сквозь щели вода протекала вниз. Было холодно и сыро. К ночи вода уже вовсю хлюпала на дне ямы, промочив всю одежду и тряпьё, в которое кутались рабы. Ноги скользили на размокшей глине, проваливаясь в жидкую грязь. Продрогшие насквозь люди, дрожа и стуча зубами, сбились в кучу и грели друг друга теплом своих тел. Дед Богдан простужено и часто кашлял. Его глаза воспалились, и тонкие прожилки сосудов в белках набухли красным.

Через день, когда дождь немного унялся, невольников вновь погнали работать. Вконец иззябшие, ослабевшие, они с трудом вскарабкались по лестнице наверх, одичало смотря на хозяев. Их бледные руки двигались вяло, застуженные пальцы не слушались, ноги в коленях подрагивали, подкашивались. Никакие угрозы и побои не могли заставить их трудиться. Рабы были едва живы от холода. Султан, ругаясь, велел своей жене — толстозадой и грудастой Фатиме — приготовить для них горячую похлёбку из бараньих костей. Невольники с жадностью глотали горячую, дымящуюся, остро пахнущую жижу. Она приятно жгла их застуженные онемевшие от холода глотки и заставляла привыкшие к сухомятке желудки долго и мучительно ныть.

После того разговора начистоту Станиславу полегчало. Он теперь точно знал, что дед Богдан — свой и ему можно верить. Что он не выдаст.

С ними старик был сух и прям. Он не трусил, как Ашот, и не ныл, как Николай. Никогда не заискивал перед хозяевами, с безразличием исполняя любую, взваленную на него работу. Но в последние дни он работал уже через силу, часто присаживался на землю передохнуть, громко и непрестанно кашляя.

Теперь солдат с беспокойством приглядывал уже за Николаем, и вечером всякий раз внимательно и пытливо всматривался тому в лицо.

«Как бы ни сдал он нас, — думал он. — Хлипкий ведь совсем, трусливый. Сам не побежит и нас ещё заложит».

Но шли дни, Николай работал изо дня в день смиренно и молча. Хозяева держались с невольниками всё так же, ничем не проявляя особой подозрительности. И солдат понемногу успокаивался.

Про Ашота они ничего не знали. Но и Станислав, и Сослан, и дед Богдан были уверены, что к ним в зиндан его больше не посадят. Хозяин ожидает за него выкуп и держит в подвале под домом, отдельно от остальных. Вскоре солдат заприметил, что Гаджимурад носит туда еду.