Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря

Слова старика гулко отдались в сердце каждого. «На тот свет пора», — эхом откликнулось у них внутри.

Да, он обречён околеть здесь, в этой яме. Безвестный старик-украинец с измождённым лицом, с заскорузлыми, похожими на лапы стервятника руками. Почти всю свою жизнь он прожил рабом, и когда он умрёт, его скрюченное, лёгкое тело грубо выволокут наружу, оттащат к окраине станицы и зароют там, возле свалки. Могила будет неглубока, и её раскопают приблудные собаки. Нетерпеливо и жадно повизгивая, обгрызут труп всей сворой, с хрястом, с чавканьем дробя крепкими зубами старческие кости.

Эта картина ясно представилась сейчас каждому из невольников — ведь здесь со старым Богданом могло быть именно так и никак иначе. И их лица поникли с грустью.

— Короче, главное — снять кандалы, — Станислав вновь заговорил первым. — Снимем — считай, свободны.

Он произнёс это тихо, чтобы не услышали во дворе, но его бодрый уверенный тон подстегнул остальных.

— Если бежать, то по любому ночью — живо откликнулся Сослан. — Только учти, Стас, что мы слабые совсем, голодные, и до границы так сразу не доберёмся. А они все на машинах, и сразу ломанутся к ней. Тем более, местность хорошо знают. Всё перекроют там и поймают нас.

— Да это понятно. Поэтому бежать надо туда, где искать не будут. Они нас у границы перехватить захотят, а мы здесь в камышах спрячемся, а потом на запад пойдём. Я даже по карте помню — отсюда вверх по Тереку станица Старощедринская. Надо пересидеть где-то несколько дней, переждать маленько. А потом уж можно и к границе.

Николай, наконец, совсем успокоился и чутко прислушивался теперь к разговору.

— А ты побежишь? — коротко спросил его Станислав.

— Я, я… Не знаю.

— Не знаешь? А кто знает?

— Страшно, — с робостью протянул он. — Вдруг поймают? Я слабый очень, не дойду до границы.

— Все слабые. От сухих макарон силы не наберёшь.

— Ну вот.

— Только чем дольше мы здесь просидим, тем ещё больше ослабнем.

— А как вы кандалы снимите?

— Да хрен знает как! Мы пока так, просто говорим. Ключ от них как-то надо достать.

Сослан приподнялся и сел прямо на куче тряпья. Теперь он перестал казаться молчаливым и замкнутым.

— Стас, надо думать. Я тоже знаю, слышал, что люди бегали от них, — его тёмные глаза вдруг живо блеснули.

— Знаешь, можно выждать, когда Султана не будет. Это реально, он всё равно дома не каждый день сидит, я давно заметил. И тогда всем разом кинуться на Гаджимурада, — предложил Станислав. — Вот уж, блин, кому у меня руки чешутся башку отрезать.

— А Султану не чешутся?

— Тоже чешутся. Только ему я голову резать не стану. Я ему жирное брюхо ножом вспорю и кишки выну. Видали, как оно у него из штанов аж вываливается? Прямо колышется всё как студень. Вот мразь отожравшаяся! — солдат зло сплюнул наземь и продолжил. — Так что давайте реально все вместе прыгнем на Гаджимурада, когда тот один здесь останется. У него хоть и торчит «ствол» за поясом, но если неожиданно втроём бросимся, да ещё рот зажмём, то он ни пальнуть, ни пикнуть не успеет. Пристукнем гада, возьмём ключ, снимем это, — и он указал пальцем на кандалы. — Сядем в их машину и дунем отсюда. Я водить умею. Тут уж так будет: пан — или пропал.

— Нет, Гаджимурада с собой надо взять, — подумав, возразил Сослан. — Если что, заложник будет.

— Точно, — солдат хлопнул его по плечу. — Блин, как я сам не догадался?! Так что будем ждать, когда он один нас караулить останется. Жаль, редко это бывает. Очень редко. У них без конца или кто-то из братьев торчит, или просто знакомые заходят. Нам-то без разницы, кто именно один будет — хоть Султан, хоть сын его. Надо прыгнуть на него разом, и всё. А потом к ним в дом зайдём — там наверняка оружия валом. Вооружимся, а заодно и еду возьмём. Тут главное — решиться. Это как на войне: перед боем только страшно, а потом уже когда стреляешь, не чувствуешь ничего.

— Так вы в натуре бежать решили? — ещё раз переспросил Николай.

В его широко раскрытых глазах сквозили и смертный страх, и затаённая надежда.

— В натуре, — передразнил Станислав. — А ты-то сам как? Решил, нет?

— Не знаю, — тихо ответил он.

— Учти, терять тебе нечего. В жизни никто не выкупит. Так что давай с нами.

— Не знаю, — повторил Николай ещё тише. — Честно, не знаю.

— Ну, думай пока.

— Блин, поймают они. Ещё хуже будет.

— Тогда заткнись и сиди здесь.

— Да, блин! Я, правда, не знаю. Я подумаю.

Отсветы ночного фонаря прорезали мрачный зиндан оранжеватыми косыми лучами. Станислав шевельнулся, меняя позу, и свет упал на его лицо. Оно, заросшее до глаз светлой клочковатой бородой, было бледно, сосредоточенно, в упрямых серых глазах читалась решимость.