Короче, отрывался Олег на полную катушку, рвал струны и голосовые связки, орал до хрипоты, вспотел так, что камуфлированную куртку пришлось снять. Теперь он был в одной тельняшке, демонстрируя накачанные мышцы и сизую татуировку на левом плече — парашют с крылышками, а под куполом парашюта — череп с костями и надпись ВДВ.
С покоренных однажды небесных вершин
По ступеням обугленным на землю сходим.
Под прицельные залпы наветов и лжи
Мы уходим, уходим, уходим, уходим!
В биографии наши полдюжины строк
Социологи впишут — теперь они в моде.
Только разве подвластен науке Восток?
Мы уходим с Востока, уходим, уходим!
Прощайте, горы, вам видней,
Какую цену здесь платили,
Врага, какого не добили,
Каких оставили друзей!
Прощайте, горы, вам видней,
Кем были мы в краю далеком.
Пускай не судит однобоко
Нас кабинетный грамотей!
— Выпить-то дайте, черти! — Лютый, прекратив петь, потянулся за стаканом.
— Олега, еще давай! — пьяно орал Васька Клепиков с противоположного конца стола, он сидел у самой двери, а Олег ближе к окну.
— Дай передохну, а то голос сорву на фиг!
Рядом с Клепой примостилась Наташка — светловолосая девчонка с Красноярского алюминиевого, она работала там в столовой. Пышная, словно калорийная булочка с изюмом. С изюмом, потому как было в Наташке что-то неуловимое, из-за чего невозможно было оторвать от нее взгляда. То ли сами глаза ее васильковые с черными густыми ресницами, то ли ласковое выражение лица так действовали, сказать трудно. В чем изюм, Лютаев так и не разобрался, потому что в тот момент, когда потянулся за стаканом, вдруг почувствовал, как тонкая рука сидевшей рядом Иришки под столом расстегнула его ширинку и скользнула внутрь, словно в знакомую норку…
Иришка тоже работала на заводе — нормировщицей — и жила в этом же общежитии. В отличие от Наташи была она высокой и стройной. Черные прямые волосы ниспадали на плечи, прикрывая длинную тонкую шею. Плечи у нее были изящные и хрупкие, а маленькая упругая грудь соблазнительно выглядывала из расстегнутого до пояса голубого трикотажного платьица на бретельках, больше похожего на длинную майку или комбинацию.
— Ты пей, Олежек, пей! — сладко шепнула Иришка на ухо Олегу. — А я тебе закусить приготовлю.
Как только Лютаев опрокинул в себя полстакана самогона, Иришка тут же остервенело впилась в его губы своим красным влажным ртом.
— Горько! Горько! Горько! — заорал Клепа заплетающимся языком.
— Стой, не гони коней, — прикрикнул на него Лютаев, отрывая от себя жадную до поцелуев девчонку. — Какое на хер горько? Погоди, родная, — повернулся он к Иришке и вытащил ее руку из своих штанов. — Еще не вечер. Давайте, я лучше еще спою.
Еще не время песни петь об этом.
Еще не время правду рассказать.
Афганистан — взбесившееся лето.
Нам перед совестью себя не оправдать.
На смертный бой вперед идут мальчишки,
Их командиры-мальчики ведут.
Писатели про них напишут книжки
И, как положено писателям, приврут.
Кто был в Афгане, тот душою ранен,
Тот тяжкий крест пожизненно несет.
И в этом виноват уже не Сталин,
А что-то страшное, что нас давно гнетет.
А солнца глаз, как медный таз над миром!
Как медный таз на голубой стене!
За Родину! За дырочки в мундирах!
За черный крест над холмиком могилы…
По чьей-то милости мы — на чужой войне.
Мы — на чужой войне…
— Ой! — капризно воскликнула Наташа, закуривая. — Ну, я не могу так! Повеселее что-нибудь можешь спеть, Олежек!
Лютаев двумя пальцами вынул у нее изо рта сигарету и в несколько затяжек выкурил ее до самого фильтра, а потом снова взялся за гитару.
— Повеселее, говоришь? Конечно, могу.
Снова сон, и солнце над Кабулом
Накаляет металл брони.
Снова сон, и чую сзади дуло,
И молю: Бог меня храни!
Снова сон, и перевалом горным
Мы идем в наш последний бой.
Снова сон, и вот Тюльпаном Черным
Едет к маме Андрей домой!
Что мне орден, коль нету ног?
И ушел навсегда Андрей!
Сделал все я, что только мог,
И не жалей меня, не жалей!
Что мне льготы — без ног — к врачу,
Если там из свинца дожди?
Если каждую ночь кричу:
Подожди, Андрей, подожди!
— Эй, народ! — Васька Клепиков, шатаясь, встал со стула и мутным пьяным взглядом осмотрел стол. — А бухла-то больше нет! Вот засада! Чего делать будем?
Закуска на столе была просто-таки царская: домашнее соленое сало, присланное Наташке из деревни матерью; две банки говяжьей тушенки, которые Наташка же умудрилась спереть из заводской столовой; Иришкины — собственного приготовления — соленые огурцы и даже жареные «ножки Буша». После того, как Клепа пообещал познакомить ее сегодня вечером с героем-афганцем, Ирка опрометью понеслась в магазин к знакомой продавщице и умолила ее продать пару-тройку окорочков из-под полы.
Читать дальше