Доминик Смит - Прекрасное разнообразие

Тереза залезла внутрь, села по-индейски и жестом предложила мне протиснуться в соломенный домик.

— Никому не придет в голову искать меня здесь, — сказала она.

Я тоже залез внутрь, и она достала сигареты. Стены здесь были в три тюка высотой, а крыша оказалась наполовину открытой: я слышал, как по соломе шуршат кошачьи шаги.

— Ты же можешь тут пожар устроить, — сказал я.

Она вытащила из пачки помятую сигарету и закурила, потом сняла сандалии. Я посмотрел на ее ноги с тонкими щиколотками.

скелет ступни состоит из трех частей предплюсны плюсны и фаланг предплюсна состоит из семи костей

— Есть вещи похуже, чем заживо сгореть, — сказала Тереза, затягиваясь.

— Например?

— Утонуть. Или рак кишечника. Или удушье.

Она стряхнула пепел на грязный пол, а потом протянула сигарету мне. Я сунул ее в угол рта и сделал вдох. Дым оказался не таким едким, как я боялся. Я почувствовал его в животе, а потом коротко и сухо кашлянул.

— Представь свои легкие в виде воздушных шаров, — сказала Тереза. — Вот они медленно наполняются дымом… Можешь покрутить головой, это помогает поначалу. Я, когда в первый раз затянулась, тут же сблевала.

— Похоже, меня тоже сейчас стошнит…

— Хочешь выпить? — спросила она вдруг.

— Х-хочу.

— Мой старший брат снабжает меня потихоньку, когда приезжает сюда с родителями.

Она достала маленькую металлическую фляжку — хромированную, напоминающую те плоские фляжки, которые приносили с собой участники телевизионных шоу, отправляющиеся в путешествие. Тереза открутила крышку, сделала большой глоток и передала мне. В ответ я протянул ей сигарету. Жидкость во фляжке оказалась горьковатой и бесцветной — это был джин. Тереза легла на солому, не выпуская изо рта сигареты.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она.

некоторые наиболее известные кораблекрушения 1850–1854 годов пароход марч сити из глазго / британский пароход пропал в северной атлантике 480 жертв / 1854 год утонул американский пароход арктика

Я не смог ответить. Огонек сигареты мерцал в темноте, дым скрывал от меня нижнюю часть ее лица. Мне казалось, что из амбара откачали воздух, — остался один только дым. Легкие мои сжались, как у астматика.

— Я к этому привыкла, — продолжала она. — К тому, что нравлюсь мальчикам. Меня это не волнует.

Слово «мальчики» было кисло-красным. Она вернула мне сигарету. Я постарался вести себя спокойно и с достоинством: сжал сигарету между большим и указательным пальцем, как бродяга в фильме про Великую депрессию. Выпустил дым, стараясь не отворачиваться. На глазах выступили слезы. Тереза рассмеялась, глядя на меня.

— А почему ты нравишься мальчикам? — спросил я.

— А ты сам не знаешь?

— Нет.

— Может, дело в сиськах? Они у меня стали такие чувствительные и так болят, что я иногда думаю — лучше бы их не было.

ураганы тайфуны снежные и другие бури / 11–14 марта 1888 года восточные штаты количество жертв 400 / август — сентябрь 1900 года город галвестон техас ураган количество жертв 6000

Моей спине, шее и лицу стало невыносимо жарко. Слава богу, сгущались сумерки. Я вспомнил няньку Тоби, которая позволила ему потрогать свои груди. Я теперь понимал, что она сделала это больше из жалости, чем из-за похоти. Раньше я воображал ее со светло-рыжими волосами и с губами, накрашенными яркой помадой, а теперь мне стало казаться, что это была женщина в возрасте, без пяти минут бабушка, и что она могла носить шляпку. У такой не могло быть сисек, только грудь. Только совсем простые женщины могут предлагать себя так открыто.

— А я думаю, дело в твоих волосах, — сказал я.

— Чушь.

— Что?

— Ты насмотрелся фильмов. В жизни парни думают всегда только об одной вещи.

— Нет, о двух: о глазах и о волосах.

— Ну нельзя же быть таким наивным! — воскликнула она.

— Ладно, а ты о чем думаешь?

Я уже с трудом выговаривал слова. Никотин и джин сделали свое дело. Мне ужасно хотелось поцеловать ее бледную тонкую шею.

— Ни о чем.

— Нет, тебя должно что-то занимать. Пациенты, например.

— Они становятся пациентами, только когда им поставят диагноз. Это я делаю их пациентами, потому что вижу их болезни. Гиллман говорит, у меня Божий дар.

— Гиллман много чего говорит.

— Он большой эгоист.

— Почему?

— Он хочет, чтобы его окружали гении. Потому мы и живем тут.

— Ну, он умный человек, — сказал я и вдруг понял, что произнес эти слова с отцовской интонацией: именно так, бесстрастно, он обычно возражал собеседнику. Я посмотрел на Терезу, скрытую завесой «Мальборо», и добавил: — Он сделает нас всех знаменитостями.