Лев Гумилев: Единство и разнообразие степной культуры Евразии в средние века

В современной западной историографии прижилось мнение, что кочевые народы Евразии представляют собой аморфную массу варваров, не способных к созданию культуры, хотя иногда воспринимающих достижения своих оседлых соседей. Поэтому в концепциях многих европейских ученых особенности кочевого быта излагались суммарно, как «степная империя», без учета фактора времени и места [1] См. A. Toynbee. A Study of History. Abridgement of vol. I – VI by D. С. Somervell, London – New York – Toronto, 1946; О.Pritsak. Stammesnamen und Titulaturen der altaischen Völker, – «Ural-Altaische Jahrbücher», Bd. XXIV, Wiesbaden, 1952, t. 1-2. . Даже в лучшей сводке фактического материала, созданной таким крупным историком, как Р.Груссе, отсутствует попытка уловить ритмы закономерности, свойственной кочевникам, но это не снижает ценности его труда, потому что он сам названной нами выше задачи перед собой не ставил [2] Cм. R. Grousset. L'Empire des steppes. – Paris, 1960. . Это вызывает сожаление, потому что даже исчерпывающий подбор фактического материала, при отсутствии обобщения, дает повод недостаточно вдумчивому читателю сделать выводы, не предусмотренные автором.

В советской науке эту предвзятую мысль отчасти преодолела археология, ибо множество находок на территории евразийской степи показало наличие земледельческих поселений даже в глубокой древности. Однако взамен одной умозрительной концепции была предложена другая, согласно которой кочевники, беднея, превращались в земледельцев и тем самым приобщались к цивилизации [3] Историю вопроса опускаем. Последней солидной работой, где данная концепция взята за основу, является книга: С. А. Плетнева. От кочевий к городам. – М., 1967. . Концепция эта была неуязвима до тех пор, пока она не подверглась проверке с позиций сопредельных дисциплин: географии и антропологии. Игнорировались роль ландшафта как экономико-географического района, возможность адаптации и необратимость эволюции. Внесение в разработку проблемы этих неоспоримых моментов заставляет пересмотреть предложенную концепцию, тем более что возможностей к тому вполне достаточно.

Долгое время казалось, что интерпретация исторических процессов Срединной Азии невозможна потому, что в научном обороте нет достаточного количества проверенного материала. Но за последние полвека исследовательской работы ориенталистов всего мира переведено столько текстов, собрано столько материала, что речь может идти, прежде всего, о систематизации уже накопленного. И тут возникает первая трудность – выбор аспекта. Попытки механически перенести закономерности европейского социального развития в Центральную Азию потерпели неудачу, так как каждая большая этнокультурная целостность имеет свои локальные особенности и они тем больше, чем дальше отстоит географическая среда изучаемой области от европейского эталона. Поскольку развитие производительных сил, в конечном счете, всегда связано с природными возможностями [4] См. С. В. Калесник. Человек и географическая среда. – Л., 1949. , то, признавая единство всемирно-исторического процесса, никак нельзя игнорировать его модификации, имеющие для истолкования фактического материала огромное значение. Вместе с тем бессмысленно кодифицировать мелкие различия ландшафтов и биоценозов, потому что тогда можно дойти до абсурдного дробления на необозримое число малых единиц, скажем отдельных деревень, что не только не облегчит обозрение предмета в целом, но сделает его вообще немыслимым. Поэтому вместе с аспектом нам нужно выбрать масштаб, отвечающий поставленной цели. Иными словами, надо произвести этногеографическое районирование и на этой базе выделить объект исследования.

Географическая классификация этнокультурных регионов применялась давно и не без успеха. Как всякая классификация, она условна, но удобна и наглядна, что позволяет ею пользоваться для систематизации наших знаний. На евразийском континенте легко выделяются три больших полуострова: Индия, Западная Европа и Левант, к которому примыкает Северная Африка со схожим ландшафтом. Также отчетливо ограничена субтропическая зона муссонного увлажнения – Китай, причем граница с внутренними районами Азии ощущалась еще в III в. до н. э., когда была сооружена Великая китайская стена как раз по границе ландшафтов. За пределами перечисленных регионов остается степная и лесостепная зона континента, ограниченная с севера непроходимой и не пригодной для жизни тайгой, за которой идет северный аналог степи – тундра. Но о ней надо говорить особо.