Дитер Форте - Книга узоров

Густав теперь опять был при деле, рана на ноге у него вновь открылась, и виной тому был Капповский путч, эти проклятые имперские войска, которые захотели вернуть кайзера. И когда началась всеобщая забастовка, перестрелки с солдатами, когда вновь в Обербилке появились убитые и Густав сновал повсюду, ввязываясь в перепалки с членами народной дружины, состоявшей из прежних рабочих советов и отогнавшей-таки вояк от Дюссельдорфа, после чего эта народная дружина опять ненадолго взяла власть в свои руки, – во всей этой суматохе кто-то, видимо, ударил Густава по ноге, а он слишком поздно это заметил, рана у него снова налилась темной кровью, и теперь он заботливо уложил ногу на подставленную табуретку и, отпуская саркастические замечания, начищал свой армейский пистолет, отобранный у какого-то офицера.

Капповский путч запомнился Фэн только тем, что толпа солдат с проезжающего мимо грузовика открыла стрельбу по очереди к полевой кухне, все женщины тут же бросились на землю, а Фэн в этот момент как раз получала свой паек, поэтому ей пришлось бросаться на землю прямо с судками в руках, и потом она долго спорила, как считать: получила она свою положенную порцию, или надо наливать снова.

Фэн тоже поначалу не заметила, что добряк Герман и пан Козловский вдруг ни с того ни с сего начали расхаживать в зелено-бело-красных шарфах, ведь в Обербилке каждый, кому не лень, размахивал каким-нибудь цветным флажком, у одного – флажок стрелкового общества, у другого – какая-то своя республика, кто ж их разберет. Но добряк Герман имел в виду кое-что посерьезнее, он, употребляя все свое красноречие, в красках расписывал занимающуюся зарю нового светлого будущего всего человечества под названием Рейнская республика. Эдакая нейтральная республика, с той стороны – Германия, а здесь – маленький рай, эта самая Рейнская республика. Добряк Герман уже ощущал себя гордым гражданином на французский манер, украшал свою речь французскими словечками; входя в комнату, говорил «Бонжур», благодарил – «Мерси», спрашивал – «Коман алле-ву?» и после каждой фразы повторял любимые слова Густава: «Се ля ви». Пан Козловский на просьбы своих посетителей тоже отвечал теперь изящным «Авек плезир» и, как ни парадоксально, мечтал о новой родине, несмотря на то что был поляком. Многие поляки мечтали о том же, в первую очередь те из них, кто вполне уже ощущал себя немцем, но немцы обходились с ним как с иностранцем; те, кто после войны уехал во Францию, но потом стал вновь тосковать по Германии, – и в результате образовалось эдакое рейнско-польское государство между Францией и Германией, смесь польского танца и рейнской снисходительности, польского сумасбродства и рейнского жизнелюбия, смесь, создававшая атмосферу свободы.

Когда настал торжественный день провозглашения Рейнской республики, добряк Герман и пан Козловский тоже почувствовали, что пришел их час. Они гордо шагали по улицам под своим флагом. Густав с тоской смотрел им вслед из окна, а Фэн заметила: «У тебя, поди, кошки на душе скребут, вот бы ты сейчас вприпрыжку следом побежал, да никак». Густав обиженно заковылял назад, к своей табуретке, вытянул больную ногу и стал начищать пистолет.

Рейнская оборона – отряд защитников новой республики, две тысячи до зубов вооруженных мужчин, – уже с утра дала присягу на верность еще не существующей Рейнской республике. Она взяла на себя охрану порядка в Дюссельдорфе, столице Рейнской республики, сопровождая походные колонны людей, пришедших из Рейнланда и Рурской области к зданию городского театра, со ступеней которого должны были провозгласить новую республику.

Перед городским театром образовалось двадцатитысячное войско, которое подарило директору театра самое прекрасное представление под открытым небом, какое он когда-либо видел. Над головами реяли флаги всех цветов: зелено-бело-красные, черно-красно-золотые, черно-бело-красные, старинный прусский орел сторонников кайзера, красные флаги коммунистов, военные знамена ветеранов и бело-желтый флаг какого-то польского церковного прихода; подходя с разных сторон, толпы людей сталкивались, создавая прямо-таки шекспировскую сценическую неразбериху, синие и зеленые полицейские образовали заслон перед напором отрядов рейнской обороны, французские войска клиньями врезались между полицией и рейнцами, отбирая у полицейских оружие, а когда защитники Германского рейха ударили в тыл французским войскам, из боковых улочек налетели коммунисты, и тогда коммунисты и бойцы рейнской обороны начали отбирать оружие друг у друга. Толпа двигалась, теснилась, напирала, кружила, в муках рождая новое государство, и вот наконец со ступеней городского театра, в микрофон, через громкоговорители, оно было провозглашено. Народный хоровод закружился в сложном лабиринте, поглощая самое себя, толпы людей хором выкрикивали: «Да здравствует республика!» – при этом одни имели в виду Рейнскую, а другие – Веймарскую республику. По флагам тоже уже невозможно было ориентироваться, они невзначай оказывались среди совсем чужих сторонников, все становилось с ног на голову, знаменосцы стояли среди чужих отрядов, и вскоре выяснилось, что флаги здесь никому не нужны, они только мешают, разве что древки могли на что-то сгодиться, а когда объединенные хоры республики сбились с такта, потому что их начали перекрикивать другие, соседние хоры, и в единый рев смешались национальный гимн, гимн во славу кайзера и «Интернационал», – тогда вся эта толкотня стала просто-напросто опасной, люди, чтобы выбраться из тисков толпы, пускали в ход кулаки, грудью теснили друг друга, замелькали полицейские дубинки, французские каски, лошади вставали на дыбы, блестели сабли, угрожающе рычали танки, раздался первый выстрел, множество выстрелов грянуло в ответ, и вот уже застрекотало со всех сторон, и никто теперь был не в силах остановить этот неудавшийся спектакль, и директор городского театра бросился на пол в своем кабинете – запланированный праздничный фейерверк, который должен был расцветить небо, разыгрался на земле, противно засвистели пули, ударяясь о стены домов и рикошетом попадая в пробегающих людей; на улицах города разыгралось то, что потом называли кровавым воскресеньем и что стоило жизни многим людям, которые пытались спасти свою родину.