Майкл Ондатже - Кошкин стол

Мы часто говорили о таинственном полицейском агенте. Кто он? Как выглядит? Как-то раз мы с Кассием целый день прослонялись следом за одним странного вида пассажиром, высматривая признаки необычного поведения.

— Существует два типа тайных агентов, — объяснила нам мисс Ласкети. — Работающие на виду и скрытно. Если ты тайный агент, тебе полагается легко, даже настойчиво завязывать знакомства. Входишь в бар и сразу знакомишься со всеми официантками и барменами. С лету заставляешь их поверить в свою личину. Знаешь всех по имени. Нужно обладать быстрой сметкой и мыслить, словно преступник. Но существуют и другие тайные агенты, их работа куда хитроумнее. Вроде этого Переры. Он, наверное, шастает тут повсюду. Просто мы его пока не опознали. джигс работает на виду. А Перера — бог его ведает.

Судя по всему, этот невидимый и «слепой» Перера и был автором того, что впоследствии получило название «агрессивного сценария». Суть его в том, что полицейский агент заводит знакомство с преступником, завоевывает его доверие и одновременно пытается внушить ему страх, показывая, что он (полицейский агент) — человек еще более опасный и одержимый. Был случай, когда этот Перера — в частной жизни скромный человек и прекрасный семьянин — отвел подозреваемого в королевский лес в Канди и заставил рыть могилу. Потребовал, чтобы та была в длину метр, а в ширину чуть поменьше, — тело придется сложить пополам. Завтра на заре, пояснил он, состоится казнь. Подозреваемый, молодой член одной банды, решил, что у Переры обширные связи в самых высоких криминальных кругах, и тут же выдал всех своих сообщников.

Вот какова была повседневная работа Переры на службе в уголовной полиции. Правда, мы тогда ничего этого не знали.

Если у нас и происходили какие разговоры с официальными лицами, сводились они к ответам на вопросы. Допрашивая нас во время того шторма — а мы дрожали больше от холода, чем от страха, — капитан снова и снова интересовался, сколько нам лет. Мы отвечали, он переваривал, потом забывал и через минуту спрашивал снова. Мы пришли к выводу, что он либо слишком медленно соображает, либо слишком быстро говорит, потому что он переходил к очередному вопросу, даже не дослушав наши ответы. Постепенно до нас дошло, что реплика эта приправлена сиропом глубочайшего презрения. В ней содержался незримый вопрос: «Сколько дури у вас в головах?»

А мы-то считали, что совершили героический поступок. Ибо не равновелики ли эти часы, что мы пролежали пластом во власти циклона, истории про грешника, ослепленного на пути в Дамаск? В более взрослые годы нам утешительно было узнать, что героев, например, Шеклтона, исключали из школы — возможно, за схожие вещи. «Сколько вам лет, сэр?» — рявкал директор на этого заносчивого и непокорного мальчишку.

В любом случае было очевидно, что капитан не слишком-то жалует свой азиатский груз. Несколько вечеров кряду он декламировал стих А. П. Герберта о растущем национализме на Востоке. Заканчивался стих так:

И птицы все вскричали рьяно:

«Баньян — для жителей Баньяна!»

Капитан очень гордился этим своим номером, и, полагаю, именно тогда и пошатнулось мое убеждение в непогрешимости всех обитателей Главных Столов. Как пошатнулось оно и в тот день, когда, в обществе барона, я переводил взгляд с величественного и благородного бюста Гектора де Сильвы на бездвижное тело, распростертое на постели. Именно это, видимо, и заставило меня через полчаса после того, как тело это погребли в море, подойти к раздвижному столику, на котором позабыто стоял этот самый бюст. Мы с Кассием подняли его (он за уши, я за нос), перевалили через ограждение и отправили за борт вслед за телом.

Похоже, к тому моменту мы уже переросли любопытство в отношении власть имущих. Нам больше был по душе скромный мистер Дэниелс, весь ушедший в заботы о своих растениях, и бледная мисс Ласкети, одетая в этот ее голубиный жилет с многочисленными карманами, предназначенными для переноски птиц. Вот такие вот чужаки, как эти двое, и иные обитатели иных «кошкиных столов», встретившиеся на моем жизненном пути, и вызывали во мне перемены.

Самым молчаливым за нашим столом был портной мистер Гунесекера. Усевшись на свое место в первый день плавания, он представился, протянув свою визитную карточку: «Гунесекера, пошив одежды. Канди, Принс-стрит». Тем самым он сообщил о своей профессии. За трапезами оставался молчаливым и всем довольным. Смеялся, когда смеялись другие, не превращаясь в пятно неловкого молчания. Но я так и не узнал, понятна ли ему суть наших шуток. Подозреваю, что нет. Тем не менее был он человеком галантным и деликатным, даже если наша шумливость его и коробила, особенно когда мистер Мазаппа разражался своим лошадиным хохотом. При этом он всегда первым отодвигал стул для мисс Ласкети и, угадав смысл наших жестов, передавал солонку или обмахивал ладонью рот, предупреждая, что суп очень горячий. В результате выглядело все так, будто он горячо интересуется застольным разговором. И тем не менее до сих пор, на протяжении всего пути, мистер Гунесекера не произнес ни единого слова. Даже если мы заговаривали с ним по-сингалезски, он витиевато пожимал плечами и вращал головой, будто просил прощения за отказ от беседы.