Майкл Ондатже - Кошкин стол

Так я делал, где бы ни оказался, ибо мисс Ласкети сказала: «Ты держи ухо востро, а глаз зорко. Тут многому можно научиться». И я продолжал заполнять старую экзаменационную тетрадку из колледжа Святого Фомы подслушанными разговорами.

Экзаменационная тетрадь. Подслушанные разговоры

Дни с 12-го по 18-й

«Если стрихнин не жевать, глотать его можно, уж ты мне поверь».

«Джаспер Маскилин, фокусник, устроил всю эту чухню в пустыне во время войны. Собственно, фокусником он стал, когда война окончилась».

«Бросать что-либо за борт строжайше воспрещено, мадам».

«Он один из корабельных охотников за сексом. Мы зовем его Турникетом».

«У Джигса, ясное дело, мы ключ никогда не достанем». — «Придется тогда у Переры. — «Я кто же тут Перера?»

После отбытия мистера Мазаппы «кошкин стол» обуяло уныние, поэтому мистер Дэниелс решил организовать для нас неформальный ужин и пригласить еще несколько гостей. Мне было поручено позвать Эмили, которая спросила, можно ли привести подругу, глухую девочку Асунту. Эмили, похоже, все решительнее брала ту под свое крыло. Знахарь, оставшийся без дела после смерти мистера де Сильвы, тоже получил приглашение. Их с мистером Дэниелсом часто можно было видеть на палубе — они прогуливались, погрузившись в беседу.

Мы собрались в нашей тайной штаб-квартире и вскоре уже лезли по металлическим трапам в темноту. Полагаю, до этого только мы с Кассием и Рамадином, да еще знахарь, успели побывать в «саду», остальные же понятия не имели, куда направляются, и тихонько ворчали. Спустив гостей до самого низу, мистер Дэниелс погнал их в пустой, темный мир трюма. Настенная роспись — изображение голых дам — возбудила любопытство и сдержанные смешки. Кассий к этому времени уже успел ее неплохо изучить. Он умудрился слазить в трюм в одиночестве, поставить перед росписью ящик, вскарабкаться на него и оказаться на одном уровне с массивными телами. Простоял там чуть не полдня, молча, в полутьме.

Мистер Дэниелс понуждал нас идти все дальше, и вот, повернув за угол, мы увидели залитый светом и уставленный яствами стол. Ворчание тут же стихло. Была тут даже музыка. Похоже, граммофон мисс Квин-Кардиф позаимствовали снова, на сей раз у матросов, отвечавших за откачку воды и трудившихся в другой части трюма, и Эмили начала выбирать пластинки из лежавшей тут же стопки. Нам поведали, что некоторые оставил после себя мистер Мазаппа. Другие гости прогуливались по ровным дорожкам, мимо зеленых крон, и знахарь объяснял, будто бы по секрету (он всегда говорил только так), что оксалиновой кислотой звездообразного старфрута начищают храмовую медь. Эмили не терпелось потанцевать, она обняла молчаливую Асунту и начала раскачиваться в такт музыке, ее желтое платье мелькало все дальше на узкой дорожке, она и сама казалась звездой.

Когда я вспоминаю трапезы на «Оронсее», в голову первым делом приходит не ресторан «Балморал», где нас посадили так далеко от капитана, в самом затрапезном месте, а этот освещенный прямоугольник в чреве судна. Нам выдали бокалы с тамариндовым напитком, в котором, подозреваю, было на палец алкоголя. Хозяин зажег одну из своих особых сигарет, и я заметил, что мисс Ласкети, склонившаяся было к какому-то невысокому растению, подняла голову и принюхалась.

— Непостижимый вы человек, — пробормотала она, подходя к мистеру Дэниелсу. — Вашими невинными с виду листочками можно отравить любого диктатора.

Потом, когда мистер Дэниелс заговорил об антибактериальных свойствах красного перца и о папайе, с помощью которой можно разжижать тромбы после операции, она положила ладонь ему на рукав и добавила:

— А еще вы очень пригодились бы в больнице Гая.

Мистер Гунесекера, бродивший среди нас точно призрак, согласно кивнул; впрочем, он кивал на любое услышанное замечание — это позволяло ему не говорить. Он следил, как наш хозяин, стоявший теперь рядом со знахарем, демонстрирует мадагаскарский барвинок (от диабета и лейкемии, по его словам), а потом срывает кислые индонезийские лаймы, «чудодейственный фрукт», как он выразился, — скоро он нам его подаст.

И вот мы уселись за новый «кошкин стол». Фонари покачивались над головами, — похоже, в этот вечер в трюме немного сквозило, или на море началась качка? За спиной у нас вырисовывались темные листья рододендрона и горлянки. На столе стояли вазы со срезанными цветами, а напротив меня сидела моя кузина, положив ладони на скатерть, лицо в мерцающем свете казалось напряженным. Сбоку от нее сидел мистер Невил. Великанские руки, которыми он когда-то демонтировал корабли, тянулись к вазе, слегка ее потряхивали — цветок покачивался в воде в трепещущем свете лампы. Мистер Невил, как всегда, спокойно и ненавязчиво молчал, его не заботило, что никто с ним не разговаривает. Эмили наклонилась в другую сторону и что-то прошептала подруге. Та немного подумала и шепнула Эмили в ухо свой ответный секрет.