Анджела Картер - Кровавая комната

Никакая пудра и белила, сколь бы толстым слоем ни были они наложены, не могут скрыть красную отметину па моем лбу; я рада, что он не может ее видеть — не потому, что я боюсь стать ему противной, поскольку знаю: он ясно видит меня своим сердцем, — но потому, что так я избавлена от стыда.

Живая изгородь за окнами ее кухни искрилась так, будто снег светился изнутри; и даже когда к вечеру небо начало темнеть, зимний пейзаж по-прежнему изливал отраженный свет, а мягкие снежные хлопья, кружась, ложились на землю. Прекрасная девушка, кожа которой тоже светится изнутри, так что можно подумать, будто она сама сделана из снега, отложив ненадолго домашние дела, выглядывает из окна своей убогой кухоньки на проселочную дорогу. За весь день здесь не появилось ни души; белая, чистая дорога расстилается, как подвенечный атлас.

Отец сказал, что вернется домой до темноты.

Снег оборвал все телефонные провода; отец не мог бы позвонить, даже чтобы сообщить о себе самые лучшие вести.

По дорогам не проехать. Надеюсь, с ним все в порядке.

Но старая машина застряла в колее — ни туда ни сюда; мотор натужно взревел, поперхнулся и заглох, а до дома еще так далеко. Когда-то он уже был разорен, а теперь, как сообщили ему в это самое утро адвокаты, он разорен дважды; в завершение долгих и мучительных попыток спасти свое состояние ему ничего не оставалось, как наскрести по карманам немного мелочи на бензин и вернуться домой. У него даже не хватило денег, чтобы купить своей Красавице, своей дочери, своей любимице одну-единственную белую розу, которую она попросила; единственный подарок, который она хотела бы получить, независимо от исхода его дел и независимо от того, станет ли он снова богат. Она просила столь немногого, а он не мог дать ей даже этого. Он проклинал никчемную машину, которая переполнила чашу терпения и сломила его дух; ему ничего не оставалось, как потеплее закутаться в овчинный тулуп, бросить груду железа на месте и отправиться по заметенной снегом дороге в поисках помощи.

За коваными железными воротами ему открылась небольшая заснеженная аллея, которая, описав скромный завиток, привела к миниатюрному, аккуратному домику в греческом стиле, словно застенчиво прячущемуся за отяжелевшими от снега ветвями древних кипарисов. Уже почти стемнело; дом в его уютной, уединенной и печальной красоте мог бы показаться безлюдным, если бы не маленький огонек, мерцавший в окне верхнего этажа таким неясным светом, что его можно было принять за отблеск какой-нибудь звезды, если бы только ее свет мог пробиться сквозь плотную снежную пелену, которая еще гуще застилала небо. Продрогший насквозь, он повернул ручку калитки, и острая боль пронзил а его сердце, ибо в призрачно-увядшем сплетении колючих ветвей кустарника он увидел блеклую, безжизненно повисшую белую розу.

Ворота с громким лязгом захлопнулись за его спиной; даже слишком громко. На мгновение в том лязге ему послышалось что-то бесповоротное, решительное и зловещее, как будто захлопнувшиеся ворота отрезали его от всего мира в этом обнесенном стенами заснеженном саду. Откуда-то издалека (откуда точно, он не знал) до него донесся звук, который не спутаешь ни с каким другим на свете: мощный рык дикого зверя.

Но нужда заставила его отбросить страхи, и он решительно подошел к двери из красного дерева. На двери висел молоточек в форме львиной головы с продетым в нос кольцом; протянув руку к кольцу, он вдруг заметил, что голова льва была не медной, как ему показалось вначале, а золотой. Однако не успел он постучать, как дверь бесшумно отворилась внутрь на хорошо смазанных петлях, и он увидел перед собой белую залу, озаренную свечами огромной люстры, которые проливали мягкий свет на бесчисленное множество цветов в больших, свободно расставленных хрустальных вазах, так что казалось, вдохнув в себя их аромат, он попал в разгар теплой весны. Тем не менее в зале не было ни одной живой души.

Дверь за ним притворилась так же бесшумно, как и открылась, но на сей раз он уже не почувствовал страха, хотя, судя по той атмосфере ирреальности, которой был напоен этот дом, он понимал, что попал в необычное место, где не все известные ему законы бытия обязательно соблюдаются, ибо очень богатые люди зачастую бывают и весьма эксцентричны, а этот дом явно принадлежал человеку невероятно богатому. Тем не менее поскольку никто не подошел, чтобы взять у него пальто, он снял его сам. Вдруг хрустальные подвески люстры тихонько зазвенели, как будто засмеявшись от удовольствия, а дверь гардеробной распахнулась сама собой. Однако во всей гардеробной не было ни одного пальто, ни даже положенного для сельской местности непромокаемого плаща, который бы мог соседствовать с его патриархальным овчинным тулупом, но когда он снова вышел в прихожую, там наконец его ожидала встреча с живым существом: это был всего лишь свернувшийся калачиком на ковровой дорожке белый, в каштановых пятнах, английский той-спаниель, который приветствовал его, приподняв ему навстречу свою умную голову. Для него это стало еще одним утешительным доказательством богатства и эксцентрической натуры незримого хозяина, поскольку вместо ошейника на псе красовалось бриллиантовое ожерелье.