Анджела Картер - Любовь

— Это мой брат, — благодушно сказал Ли.

— Что с ним?

— Гонорея.

— Чего-чего?

— Венерическое заболевание, — пояснил Ли.

— А кроме того?

— Он урод.

Несколько минут она, похоже, размышляла над этим. Потом произнесла:

— Иди сюда.

Она обняла Ли с таким неожиданным пылом, что его затрясло, и он залепетал ее имя и заелозил руками по ее телу. Когда они завалились на пол, в комнате вспыхнул свет и на них упала тень Базза — ангела-мстителя, ибо он воздел руки так, что складки накидки стали похожи на крылья. Не разбирая, где кто, он накинулся на них обоих и, застав Ли врасплох, вскоре успешно одолел его; приняв традиционную позу победителя, уперев колено Ли в живот, он прорычал:

— Но если я тебя еще когда-нибудь за этим застану!..

Однако время шло, и Базз с Аннабель стали в каком-то смысле соучастниками, а затем и вовсе перестали включать Ли в свои замыслы — он не понимал ни его, ни ее, хотя любил обоих.

Базз никогда не выходил без фотоаппарата — и в тот январский вечер, когда обнаружил ее на склоне холма, он успел, едва заметив ее знакомое угловатое тело, вытянувшееся под кустом в странном свете, сделать без ее ведома несколько снимков. Затем встал рядом с нею на колени и стоял так, не произнося ни слова, пока не осталось ничего, кроме честного лунного света, и только после этого отвел ее домой, в квартирку на викторианской площади, где они жили втроем. Она стояла на темном крыльце, нашаривая ключ озябшими пальцами, еще негибкими от страха, и они все время путались в сумке, где также лежали ее альбомы и еще кое-что: оловянный солдатик, три тюбика белой гуаши и шоколадный батончик, который она в тот день украла в столовой. В сумку залез Базз, нашел ключ, забрал батончик, поцеловал ее в щеку и сбежал, поскольку в тот вечер созывал в квартире вечеринку и ему еще нужно было готовиться. Ему нравилось устраивать вечеринки, ибо он постоянно надеялся, что, если в одном месте пересекается столько людей, непременно должно произойти что-нибудь ужасное. Как обычно, он пребывал в состоянии подавляемого нервического возбуждения.

У них в комнате Ли валялся лицом вниз на ковре перед камином — наверное, спал. Стены вокруг него были выкрашены в темно-зеленый цвет, и на этом фоне выделялись обычные тоскливые атрибуты романтизма: лесные пейзажи, джунгли и руины, населенные гориллами, деревья со зверьем на ветках, крылатые мужчины с поросячьими мордами и женщины с черепами вместо голов. Громадная кровать из тусклой, поскольку редко чистилась, латуни, застеленная узорчатым покрывалом индийского хлопка, занимала всю середину комнаты — просторной и высокой, но в ней размещалось так много громоздкой темной мебели (кресла, диваны, книжные шкафы, буфеты, круглый стол красного дерева, застеленный алой плюшевой скатертью с бахромой, ширма, облепленная побуревшими от времени вырезками), что по комнате приходилось перемещаться очень осторожно, дабы не ушибиться. На окнах висели тяжелые бархатные шторы — стоило их задеть, и поднимались клубы голубоватой пыли; пыльный налет покрывал и все остальное. На каминной полке среди всякого беспорядочного вздора — заводных игрушек, разнообразных камешков, пузырьков и баночек — лежал конский череп.

Вся эта разномастная коллекция, казалось, пульсировала немой, непостижимой символической жизнью; все, что Аннабель притягивала к себе, вызывало у нее в уме какие-то соответствия и потому служило осязаемыми уликами ее секретов, а вся комната говорила о герметической духовной алчности. По-своему Аннабель была сквалыгой. В этой гнетущей комнате Ли казался неуместен — словно пастушок в берлоге ведьмы, — поскольку ему всегда сопутствовало крестьянское или деревенское дуновение свежего воздуха. Он лежал на ковре и водил пальцем по вытертой основе. Аннабель вошла почти беззвучно, но он услышал и поднял голову. Глаза у него были яснейшей, прекраснейшей, насыщеннейшей синевы, но их постоянно окружало красноватое воспаление. Он протянул руку и поймал ее за босую ногу, заляпанную мокрой землей со склона холма.

— Опять по могилам бродила. — Он никогда не воспринимал этой ее запредельности всерьез. — Смотри, голубушка, так и самой помереть недолго.

Аннабель впустила сквозняк, и местная вечерняя газета разлетелась на отдельные листы. Ли перехватил один и показал на смазанную фотографию:

— Джоанна. Джоанна Дэвис. Учится в моем классе. Я ее учитель. Боже милостивый, и не поверишь ведь, а?