Василий Гавриленко - Должность

Я, по обыкновению своему, ничего не понимая, сидел между ними и глядел на волосатый загривок шофера.

-Начинается, – Олег Власыч дернул меня за рукав.

На сцене был установлен микрофон, два сомнамбулических юноши прилаживали рядом с ним стойку со стаканами, надо полагать, воды. В президиуме сидели три седобородых старца и с ними вместе - то ли молодой, то ли еще более древний.

Призраки расселись в зале.

Член президиума неопределенного возраста поднялся:

-Приветствую, коллеги! Сегодня, как вы все уже знаете, у нас в гостях в полном составе предвыборный штаб Антушкина Сергея Леопольдовича. Попросим Сергея Леопольдовича!

Я, должно быть, задумался и очнулся только, когда Семен Никитич пребольно ударил меня в икру носком блестящего итальянского ботинка.

Вскочив, я поплелся на сцену.

-Уважаемые … нет, дорогие служители муз, - начал я, с ненавистью глядя в зал,- Кто-то из великих назвал вас «умом, совестью и честью нации», но я от себя добавил бы еще и «непорочность» нации. При всеобщей коррупции, двурушничестве и стяжательстве вы, непорочно и славно несущие знамя нашей литературы, сохраняете то единственно святое, что завещали нам наши предки.

Понимаю – и, поверьте, сердце мое обливается кровью – ваше нынешнее бедственное положение. При Кизлякове были отменены все льготы и субсидии, которые вы получали за свой честный и важный для государства труд, пылящийся ныне в библиотеках. Если же придет Алильханов, который, кстати, является резидентом ЦРУ и Моссада, что доказано, - ваша жизнь станет и вовсе невыносимой. Он – это достоверно известно – поклонник низкопробных детективов Аглаи Пупцовой…

В зале раздался недовольный гул и крики:

«Пупцова – графоманка!», «Антушкин, мы с тобой!».

- Но кто, спросите вы, поможет вам? – продолжал я, все больше проникаясь речью и загораясь, - Ответ очевиден – молодой, энергичный, любящий роман Горького «Мать» и романы Чревоугодникова «БАМ – это моя «Волга» и «Мы свой, мы новый дом построим». Ответ очевиден – думающий, цельный, волевой человек. Такой, как я.

Я, Антушкин Сергей Леопольдович, не дам уничтожить то, что еще не уничтожено и помогу вам написать разумное, доброе, вечное. Я - ваш кандидат!

Последнюю фразу я прокричал, чувствуя в груди прилив молодой силы. Нет, братцы, мне все больше нравится моя работа!

И аплодисменты, последовавшие после, и приветственные крики я принял как должное. Но, когда сел на свое место рядом с Семеном Никитичем, меня несколько расхолодил его взгляд: похоже, он не особо приветствовал чрезмерную самостоятельность.

Между тем из президиума объявили о выступлении поэта Булиманского. «Возвращенец», - прошептал мне на ухо Семен Никитич, с презрением глядя на Булиманского. Поэт был невысокий, плотный и лоснящийся.

Он, словно мячик, припрыгал к микрофону:

Аплодировали жидко, сомнамбулические юноши и плоскодонные девицы даже посвистели. Похоже, «возвращенца» не сильно жаловали. А мне, как ни странно, стихотворение понравилось – было в нем что-то о нас , однако, видя, что никто не смеется, я тоже сдержался.

Следом читал Грыгин.

«Русофоб»,- навесил ярлык Семен Никитич, и я поглядел на Грыгина с ненавистью.

Как ни странно, русофоба проводили овацией, он долго раскланивался, жал руки старичкам из президиума.

-Прыковский, прошу!

«Это просто бездарь»,- шепнул мне на ухо Семен Никитич.

Прыковский был странный тип – худющий, в застиранном свитере с высоким горлом, скрюченный, словно вопрос и притом немилосердно заикался. Я с трудом уловил смысл его длинного и путаного творения: