Эльмира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны

— Тебе повезло, что не участвовал в войне. Считай, счастливчиком родился! В рубахе! А я ее с первого дня познал в лицо. Едва закончил офицерское училище и тут же, через два дня, — на фронт. Даже с невестой своей проститься не успел. Всех по машинам в полном снаряжении — и все на том! Мирная, тихая жизнь словно приснилась. Нас сразу под Оршу. К «катюшам». Артиллеристы на себя основной удар приняли. Думалось вначале, что мы немца в пепел изотрем со своей установкой, да хрен там! Он нас сверху достал, с неба. Землю на дыбы поднял вместе с «катюшей» и боевым расчетом. Разбросало нас взрывом кого куда. В разные стороны. А меня аж на дерево. Сознание отшибло, оглушило, и вишу я на той елке, как шишка из дерьма. Всему зверью на потеху. Сколько болтался — не знаю… Когда глаза открыл, глянул вниз, где «катюша» стояла, там — воронка глубиной в братскую могилу. Готовая. А вокруг погибшие ребята мои. Три дня я к своим добирался. Наконец набрел. Чудом немцев минул. И снова на передовую. Да куда там! Немец так долбил, что еле пятки уносили. До Сталинграда. А там я настоящую бойню увидел. Ты знаешь, от крови таял снег! Я все мечтал снова получить «катюшу». И повезло! Покатил я с ней от самого Сталинграда. Бил фрицев за все разом. За тех, что погибли под Оршей. Нам тогда едва за двадцать покатило. А скольких в войну потеряли — не счесть! Я и озверел. От установки ни на шаг. Сколько их танков покрошил, сколько машин и пехоты! А как пленных видел, трясти начинало. Но под Кенигсбергом попал в плен…

— Вместе с «катюшей»? — ахнул Кузьма.

— «Катюху» в осколки раздолбал «мессер», а меня контуженным взяли. Свои проглядели. Иль мертвым сочли. А эти — враз сунули в вагон и в Германию повезли. Но поезд нагнали наши «ястребки». Бомбить стали. Состав остановился. Немцы нас бросили. Сами наутек. А нам куда деваться? Сверху свои поливают, по обочинам — немцы прячутся. Пережидают. Ну мы доски в полу вырвали и вниз — на шпалы свалились. Немцы по нас повели пристрелку. А мы от колеса к колесу перескакивали. Не всем повезло. Больше половины все же выскочили. Фрицы нас в кольце пять дней продержали. А на шестой, ночью, мы ушли. Оказалось, далеко успели увезти. Когда своих нашли, нас узнать не захотели. Немецкими диверсантами назвали. И к расстрелу приговорил военно-полевой суд.

— За что же так-то? — изумился Кузьма.

— Сказали нам, что если мы и впрямь свои, русские офицеры, нам лучше было застрелиться, чем в плен попадать… Мое счастье, что в этой части оказался мой однокурсник. Расстрел нам отменили. Но отправили на Колыму как предателей. А у меня все ноги в осколках. Идти не могу, падаю. А конвой штыком в спину и орет: «Вперед, падлы!» Поверишь, немцы — враги! А и то не издевались, как свои. Три дня продержали в холодной камере, прежде чем решили, что с нами делать, расстрелять или на трассу кинуть. Хотели очередно уложить, этапировать по холоду никому не хотелось. Но тут почта подоспела. Ее надо было доставить на трассу. Ну, заодно и нас поволокли. Там десять лет… Потом реабилитация. А через пять лет нашел меня орден Ленина. За Орловско-Курскую… Кто-то в архиве откопал. Потом и «За отвагу», под Ельней. Вернули мне все и ничего! Дали квартиру, работу, право голосовать. Да только надорвалось все. Годы отняты! А за что? Невеста, конечно, не дождалась. В бомбежке погибли мать с отцом. Женился я на медсестре, которая в госпитале за мной смотрела. Она тоже войну прошла. Хватило с нее лиха. Двоих родила мне. А через пять лет сердце заклинило у нее. Не смогли спасти. Так и остался вдовцом на всю жизнь. Мачеху не решился привести детям. Боялся. Потому изредка к сестре увозил своих — на лето в деревню. Ну а потом в пионерские лагеря. Сам жил, как монах. Ни в театр, ни в кино. Все детям… Их в жизни ставил на ноги. О себе не думал. Они и выросли. Дочь замуж вышла, лишь один раз навестила. А сын, когда внуки подросли, сказал прямо, что не может позволить мне жить в отдельной комнате. Мол, мальчишкам нужно место для занятий. Я и занял уголок. Внуки сутками крутили музыку через колонки. Я стал глохнуть. Просил сбавить звук. Да куда там! А ночами телевизор работал. Фильмы один другого паскуднее. То убийства, то изнасилования. Если этого не было, смотрели футбол. Я сына попросил перенести занятия внуков в большую комнату. Он очень осерчал. И предложил мне перейти в стардом. Поначалу подумал, что он пошутил. Ну он, правду сказать, тогда лишь пробу запустил. А тут словно сама судьба услышала, и к юбилею Победы мне преподнесли подарки, дали денег, я купил машину. Пусть подержанную, но ничего, резво бегала, не ломалась. Решил дачу достроить, чтоб самому в ней жить. И за полтора года довел. Хотя и работал. Иначе на одну пенсию не сумел бы вытянуть.