Эльмира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны

«Приедь!» — всхлипнуло внутри глубоко и тяжко сердце человеческое. Как ждал он этого тогда… Даже слышались ему голоса детей, зовущих его. Он выскакивал во двор. Но там пусто. Никого. Это поросенок вскрикнул во сне. Голоса всех детей чем-то похожи.

Однажды, уже на третьем месяце, заметил сменщик, что Кузьма ест комбикорм. Кончился заначник. Просить в долг не приходилось. Не умел.

Сменщик молча предложил свои харчи. Кузьма отказался. Не из гордыни. Боялся стать должником даже в малом. Уговоры не помогли. Кузьма выскочил наружу, не пожелав продолжить разговор.

Вот и теперь торопится на смену. Три дня. Как они пройдут? Складывает в пакет харчи.

Все шло спокойно. Кузьма уже к концу третьего дня решил, что в эти выходные, помывшись в бане, завалится спать на трое суток. И никуда не пойдет и не поедет. Но вдруг услышал шаги за спиной. Оглянулся.

Женька, увидев Кузьму, бросился к нему со всех ног.

— Дедуль! Ты почему не приехал к нам, ведь папка тебя звал?

— Не всякий голос нынче слышу. Да и ему было ведомо, что выброшенные из дому больше не вертаются. Я в ем ничего не позабыл. А и Егор, когда я звал его, не докричался. Не услышал. А нынче я оглох…

— Бабка плоха совсем. Папка говорит, что умирает. Тебя зовет.

— Кто? Настасья?

Женька кивнул головой.

— На что я ей? Да и она… Отболело. Не хочу видеть. Так и передай. Мол, отворотило душу. Насовсем. И не ворочусь!

— А ко мне?

— Сам наведаешь, коль сердце потянет. Но туда я ни ногой. Ни живой, ни мертвый.

— Я думал, ты добрый. Всем пацанам тобой хвалился. Говорил, что лучше тебя во всем свете нет. А ты злой, как собака! Почти с мертвой бабкой помириться не хочешь.

Она парализована. На кого злишься? Ее уже все простили. Ты один остался.

— Ей теперь уж все равно. Коль суждено уйти, не задержится. А и простить не могу. Ни живую, ни мертвую. Не хочу видеть никого! А ее, как лихо, как беду самую черную, знать не желаю!

— Папка много раз хотел приехать к тебе. Но бабка… От нее не отойти и не оставить. Не порваться же ему на части! Она сама пить не умеет. Даже ссыт в постель. Я тоже на нее обижался. Тогда она здоровой была. Теперь не могу. Жалко. Какая ни плохая, а своя. Если все ее бросим, чем мы лучше? Такие же! И ты… А я любил тебя! — пошел к двери торопливо, не оглядываясь.

«Вот шкет! Врубил по самым что ни на есть и смылся. Всю душу забрызгал! Отчитал, высрамил как хотел! Всех выгородил. А меня словно в отхожку мордой натыкал. Еще я за это должен спасибо ему сказать!» — злился Кузьма.

Но когда первая волна ярости схлынула, он всерьез задумался над услышанным.

«Выходит, ей зло не сошло даром. С кем нынче счеты сводить? Коль верно все, что сказал Женька, дни Настасьи сочтены. Не на кого обижаться. Только на себя, за все! За то, что жил слепцом! Простившись с ней, прощусь и с дурью…» И вздумал поехать к своим сразу после смены.

— Я знал, что ты приедешь. Ждал тебя. Нашим ничего не сказал, о чем с тобой говорили, — встретил Женька во дворе. Открыв дверь в дом, крикнул звонко: — Папка! Дедуля приехал!

Егор вышел навстречу похудевший, усталый. Кузьма приметил густую седину, морщины, прорезавшие лоб сына, сутулые плечи.

— Заходи, — позвал за собой. Едва присев, заговорил глухо: — Женька сказал тебе все. Мать неизлечима. Сходи к ней. Постарайся сдержать упреки. Это будет жестоко с твоей стороны. Как бы ты ни был прав, сейчас не то время.

— Что ж ты, врач, а свою мать проглядел? — укорил Кузьма.

— Врачи лечат тело. А нервы и душу — никто не сможет. Это не в наших силах. Паралич не в моей компетенции. Она в последнее время много пережила.

Нервы не выдержали. Теперь уже поздно о чем-то говорить. Атрофировалась. Да и осталось немного.

Кузьма молчал. Думал о своем: «Вот ведь о матери говорит. А обо мне даже не спросит. Как я дожил до нынешнего дня? Ему это неинтересно. Болезнь Настасьи стала ширмой. Поводом к оправданию. Шалишь… Уж я ли вас не знаю!» — вздохнул тяжко.

— Я понимаю. И тебе жаль мать. Ведь вы прожили больше тридцати лет. Лишь в последнее время случались недоразумения. Но в них не вы виноваты… Тяжкое время. Оно всех искромсало. Но ты крепись…

Кузьма хотел пойти в свою комнату, но Егор остановил:

— Отец! В твоей комнате квартиранты Их еще мать взяла в дом. Ты прости…

— А в Настасьиной?

— Там тоже живут постояльцы.

— Выходит, загодя ее списали?

— Не шуми. Мы лечили мать. Но лекарства стоят дорого. Мы не смогли сами осилить траты. Андрей с Ольгой наотрез отказались помочь. Пришлось самим в струнку вытягиваться.