Шарлотта Роган - Шлюпка

— Чего это я уменьшил? Ясное дело, вы Хоффмана слушать не желаете, однако правда-то на поверхности плавает — как мы покамест.

Когда настал черед Мэри-Энн, она только покачала головой, давая понять, что сказать ей нечего, а сама наклонилась вперед и зашептала мне на ухо:

— У меня из головы не идут слова миссис Флеминг. Насчет того, что твой муж подкупил мистера Харди, чтобы тебя взяли на борт. Может, этой самой коробочкой он и расплатился. Может, мистеру Харди и не пришлось ничего красть. Тебе случайно эта коробочка не знакома? Ты ее хорошо разглядела? Если тебе что-нибудь известно, ты не имеешь права скрывать!

На это я сказала, что миссис Флеминг просто бредила, что мой муж не из тех, кто платит лишнее, и что на тонущем пароходе разве что последний негодяй будет думать о побрякушках — о золоте и бриллиантах.

— И все же: ты появилась в самый последний момент, когда шлюпку уже опускали, — не унималась Мэри-Энн. — Ее остановили только ради тебя. Это я точно помню. И Харди появился тогда же. Вполне возможно, ты просто не заметила, как твой муж дал ему взятку.

— Поразительно, какая у тебя память, Мэри-Энн. Я, например, была в такой панике, что, хоть убей, не смогла бы вспомнить такие подробности.

Той ночью я не сомкнула глаз, а лишь урывками погружалась в небытие и возвращалась к реальности; эти два состояния разделялись широкой полосой, вместившей в себя больше мыслей и телодвижений, чем простая бессонница. По-моему, каждый из нас боялся, как бы во сне его не выбросили в океан; люди то и дело вздрагивали и вскрикивали, пересекая границу сна. Мистер Престон занял свое место у борта и в полудреме, отвешивая мне тумаки, восклицал: «Я все могу объяснить!» или бормотал: «Коробка не моя! На что мне бриллианты? Я же простой счетовод!»

Я попыталась его растормошить, чтобы он не ушибся во сне.

— Мистер Престон! — прокричала я. — Успокойтесь!

Но мои собственные мысли метались в таком же беспорядке. Я то стояла рядом с Мирандой напротив нашего бывшего дома, то цеплялась за Генри, которого накрывало волной. Потом я часами силилась удержаться на месте, но неудержимо соскальзывала — не по узкому сиденью на мокрый дощатый помост, а по палубе «Императрицы Александры» — прямо в океан, в гущу тел и обломков. Ко мне поднимал личико и тянул ручонки какой-то малыш, но, как только я порывалась к нему приблизиться, глаза его вспыхивали адским пламенем, а изо рта вылетал детский, но в то же время бесовский смех.

Наши ночные тревоги были, разумеется, вызваны тем, что исподволь зревшие противоречия стали явными. Миссис Грант выразила мнение большинства, сказав, что мистер Харди недостоин нами командовать, что некоторые его решения продиктованы сугубо личными мотивами, в которые он нас не посвящает, и что на его совести смерть ни в чем не повинных людей, которых можно было бы спасти, наберись мы решимости отстранить его раньше. Не берусь оценивать справедливость ее подозрений, но сказанного уже было не вернуть. Вне зависимости от истинных мотивов Харди, положение наше стало хуже некуда: теперь нам угрожала не только стихия, но и вражда людей, с которыми мы оказались в одной лодке.

Ночи не было конца. Луну затянуло лучами; в кромешной тьме невозможно было разглядеть, кто зашевелился, кто вскрикнул. Подозреваю, что миссис Грант отрядила особо доверенных лиц сесть рядом с Харди, чтобы те по очереди держали его под присмотром, и, когда из кучки соглядатаев долетел душераздирающий женский крик, я решила, что дело дошло до убийства. Но в следующий миг я различила шорох, почувствовала небольшой крен шлюпки и услышала, как миссис Грант успокаивает свою приспешницу, которой что-то приснилось. В конце концов над океаном занялся серый рассвет, едва заметно тронувший наш плавучий мирок; если у нас и теплились слабые надежды, что новое утро сотрет вчерашнюю драму, им суждено было рухнуть.

Когда окончательно рассвело, миссис Грант решила поставить на голосование вопрос, не отправить ли мистера Харди за борт; и тут всех охватила какая-то апатия. Такую бесстрастность я могу объяснить лишь тем, что миссис Грант, как я уже говорила, заручилась доверием других пассажиров; а может, на людей подействовал серый, мертвенный штиль. Одна Аня Робсон с возмущением отреагировала на это предложение, как будто только сейчас осознала, что происходит вокруг.

— Есть же другая шлюпка, правда? — спросила она, старательно закрывая ладонями уши своего маленького сына. — Если не хотите находиться с ним рядом, почему бы не пересадить его туда?