Этери Чаландзия - Каблуки в кармане

Я дурнею, глупею и вечно вляпываюсь в какие-то невнятные истории. А что делать, если я не в состоянии даже сдачу проверить на кассе, когда на дворе минус 15. Это летом я строчу романы и заваливаю редакции журналов многостраничными опусами. Зимой я тупею до такой степени, что часто невпопад отвечаю на элементарные вопросы. У меня обязательно высыпает какая-нибудь дрянь на лице, и я самоотверженно гоняю ее со лба на нос и обратно, потом подхватываю грипп и лежу в одиночестве, стараясь не шевелить ртом, как елка – новогодними шарами, разукрашенным герпесом. У меня линяют и редеют волосы. Крошатся ногти, мутнеет взгляд и слабеет и без того совиное зрение. Если я дотягиваю до весны, то выгляжу как ощипанный енот, переживший химическую атаку. Не случайно всю свою личную жизнь я всегда спешила устроить в недолгие месяцы приличной погоды, замуж норовила выскочить до первого снега, а потом равнодушно наблюдала за формами ужаса, расцветавшими на потрясенных лицах мужей. Их можно было понять. В прямой зависимости от роста минусовой температуры миловидная и жизнерадостная женщина превращалась в полено. Полено с герпесом.

Короткие марш-броски в теплые и даже жаркие края обычно не спасают, а только усугубляют печали. Это по дороге туда организм радостно раскрывается навстречу песку, теплу, ласковому морю и натуральному ананасу. Вернувшись обратно в грязь, тьму, тоску, мороз и слякоть, в нем словно перегорают все предохранители и батарейки и загар мгновенно превращается в герпес. А учитывая, что я аллергик по всем статьям, мне нельзя ни мед, ни лимон, ни малину, ни парацетамол, который содержится практически во всех стоящих препаратах для борьбы с инфекцией, я на долгое время погружаюсь на дно гриппозного марева, сосу лапу, скулю, брежу и покрываюсь лишаем.

Аккурат к тому моменту, когда я уже на человека не похожа и свалявшиеся в горячке волосы легче сбрить, чем распутать, наступает… что вы думаете? Правильно, Новый год!

Обычно 31 декабря родственники выносят меня из спальни, показывают гостям и даже слегка тыкают шваброй в бок, чтобы убедить общественность, что я еще жива. Затем спелёнатую мумию укладывают обратно в саркофаг и до следующего года не беспокоят. И самое большое западло, что рано утром первого января, когда это уже на фиг никому не нужно, я просыпаюсь бодрой, свежей и здоровой. Отдыхающие от встречи праздника родственники обычно не успевают этого оценить, потому что к моменту их пробуждения я заболеваю вновь. Единственное мстительное удовольствие, которое я могу себе позволить, это разыскать кастрюлю сами знаете чего. Вместе с парой недопитых бутылок очаровательно выветрившегося шампанского я стаскиваю это в укромный уголок и приканчиваю, нимало не заботясь ни об одной сволочи, так измывавшейся надо мной в канун праздника!

Но вы знаете, я держусь. Бесконечными зимними ночами я рисую солнышко на оконном стекле, покрытом сантиметровым слоем инея. Я хожу в солярий, несмотря на то что загар ложится серыми кусками, читаю оптимистическую литературу, вроде сказки о Золотом ключике, на большее моя отупевшая голова просто не способна. И верю в любовь, дружбу и в то, что когда-нибудь этот страшный снег растает, мама напечет блинов, я сожгу пижамы, в которых провалялась ползимы, – и наступит весна!!!

Я расцвету вешним цветочком и обязательно напишу какую-нибудь новую книгу!

Никогда не задумывалась о звучании собственного имени. Меня вообще в детстве многие жалели, думали, «Этери» – это кликуха такая. Потом оказалось, что Этери – это красиво, Этери Омаровна – очень красиво, а Этери Омаровна Чаландзия – красиво до такой степени, что не лезет ни в одни ворота и надо придумывать псевдоним, чтобы читатель был в состоянии запомнить или хотя бы произнести с первого раза имя автора.

Но я не собиралась так просто сдаваться. Чаландзия так Чаландзия. Еще не худший вариант. Есть вообще не имена, а набор звуков. Гудмундсдоттир, например. «Правильно, – наставляла меня мама, – вот она и назвалась Бьорк, и неизвестно, как бы сложилась ее творческая жизнь, заставь она весь мир выговаривать вот это самое… свою фамилию». Но я твердо стояла на своем. Ни шагу назад, ни пяди земли, ни одной буквы не поменяю, пусть мучаются! Кому надо – выучат!

По правде говоря, под этот пафосный шумок я тихой сапой обделывала свои делишки. Конечно, мне приходилось маскироваться, и не раз, скрывая, например, от своих работодателей «левые» заработки в конкурирующих изданиях. Потом обычно бывало стыдно и неловко, деньги проедались, а осадочек оставался, однако позже старшие товарищи открыли мне глаза на мир, и я обнаружила, что вокруг прямо-таки процветает обман, двуличие и махровая манера плодить фантомы и раздавать им звучные имена.