Мануэла Гретковская - Женщина и мужчины

Приехали и ближайшие соседи Иоанны по поселку. Для них распад ее брака послужил тревожным сигналом – будто сработала установленная на здании администрации сирена, предупреждая обитателей об опасности. Разумеется, тогда все они, возмущенные уходом Марека, моментально примчались к ней, наперебой предлагая свою помощь и поддержку, хотя впоследствии признали, что их реакция была чересчур поспешной. Не следует осуждать ближних своих: этого не советовал Иисус, этого не рекомендует семейная психология. «Скорее всего, мы переносили на Марека наши собственные фантазии о супружеской измене», – признавались мужья на сеансах брачной терапии под покровительством костела и просили отпущения грехов, связанных с их мужской природой. А жены… те давно знали, кто виноват, считая, что семья и женские амбиции – вещи несовместимые, и кто-то непременно будет страдать. К счастью, в данном случае страдает она. Вот найдет себе мужика, согрешит и не сможет принимать причастия… Соседки уже поджаривали Иоанну на вертеле осуждения, прежде щедро сдобрив ее пикантной приправой своего сочувствия. При этом они попивали кофе из ее фарфоровых чашек, оценивая каждый глоток и каждый кирпичик в здании ее кондитерской.

Иоанна, затянутая в талии широким поясом, выпрямилась, переводя дух. Ей нравится ощущать натиск, преодолевать сопротивление – это заставляет ее совершенствоваться, быть лучше других. И завистливым соседкам, и их очарованным мужьям она посылает ослепительную улыбку от Эльжбеты. Сперва Иоанну угнетала мысль о том, что страдает и плачет она из-за Эльжбеты и что, когда наконец перестанет плакать, то ее белозубая улыбка тоже будет свидетельством мастерства этой блядской дантистки. Подумав, Иоанна решила извлечь из своего положения максимум пользы. «Все то, из-за чего я страдаю, все то, чего не могу из себя вырвать, станет моим достоинством, – пообещала она себе. – Одиночество? Пожалуйста! Я работаю за двоих».

С верхушки фруктовой пирамиды она взяла яблоко и, пока разносила пирожные, усердно его грызла. Время от времени ее посещала мысль, что если бы тогда, на Пасху, она так самоотверженно не готовилась к празднику, не испекла бы тех чертовых пирожных с орехами, Марек не повредил бы зуб, не познакомился с Эльжбетой и сегодня был бы с ними… Ведь у них там на телевидении столько молодых привлекательных девушек… так почему же Эльжбета?… Быть может, Иоанне не следовало быть такой идеальной, такой совершенной домохозяйкой и вполне достаточно было бы выглядеть обыденно, готовить средненько, а все свое совершенство оставить для работы?… Ну что ж, теперь она создает гениальные рецепты пирожных, помогает своим поварам расставлять на них последние акценты – где засахаренную вишенку, где орешек, как будто все эти вишенки и орешки повлияют не только на чей-то аппетит, но и на чью-то судьбу.

Павел привязал Пати к прилавку, а щенка оставил при себе. Героический пафос Иоанны, угождающей гостям, раздражал его: он понимал, что под всем этим глянцем кроется болезненное беспокойство, желание преподать черни урок хорошего вкуса и безупречных манер. Проходя между столиками, Иоанна собирала сливки восхищения: мужественная одинокая мать, настоящая полька, сколько дел переделали эти руки… Павел знал, что вся ее самоотверженность и забота о детях – невидимая броня на обнаженной груди Свободы, сражающейся на баррикадах бытия.

Она подошла к нему.

– Музыка не слишком громкая?

– Нет, они, – он подтянул поводок, указывая на собак, – не боятся шума.

– Я, наверное, куплю детям голдена. У нас когда-то была дворняжка… После ухода Марека собака нас… подбодрит.

– Золотистые ретриверы ласковые, но глупые.

– Да что ты болтаешь, они любят людей, детей обожают.

– Ну вот сама и увидишь, – немного погасил ее энтузиазм Павел. – А у тебя куча знакомых, – с уважением признал он. – Это Габрыся? – помахал он рукой девушке в черном, которая выбирала диски. – Повзрослела.

– Клевая тусовка! – кивнула Габрыся матери на все прибывающих гостей.

– Она обрезала косу?! – подсела рядом Клара. Ее сильно подведенные глаза и губы лишь подчеркивали грусть и печальную гармонию черт, незаметную в повседневности.

– Габрыся? Сама обрезала и даже не пошла к парикмахеру подровнять, – понизила Иоанна голос. – Схватила ножницы – и чик-чик. Отец должен был за ней приехать, но отменил встречу. Она навила косу на палочку, воткнула в цветочный горшок и отнесла ему в офис. Его не было на работе, так она оставила ему записку: