Чак Паланик - Кто все расскажет

Теперь я веду бриллиантом сверху вниз, повторяя дорожки слёз на щеках мисс Кэти.

Стекло отзывается душераздирающим скрипом, от которого начинает трещать голова.

Зеркало Дориана Грея.

За кадром звучит эхо чьих-то шагов, отбивающих ритм сердцебиения. Из коридора к двери приближаются кожаные мужские туфли. Каждый шаг раздаётся громче предыдущего. Это Ван Хефлин или Лоуренс Оливье, Рэндольф Скотт, а может быть, Сидни Луфт.

В паузе между двумя шагами, в тишине между двумя ударами сердца я опускаю зеркало на полку и возвращаю мисс Кэти кольцо с бриллиантом.

В дверях усыпальницы возникает мужской силуэт — высокий, стройный, с прямыми плечами. Свет из коридора падает на него со спины.

Уже оборачиваясь, мисс Кэти одной рукой тянется взять помаду. Всматривается в гостя.

— Это ты, «Граучо» [8] Джулиус Генри «Граучо» Маркс — американский актёр, комик, представитель квинтета «Братья Маркс». ?

Из полутьмы появляется букет цветов: розовые розы, сорт «Нэнси Рейган», и жёлтые лилии с ярким, словно июльское солнце, ароматом.

— Я так сожалею о вашей потере… — доносится из-за букета, обхваченного молодыми мужскими руками. Кожа на них гладкая, чистая; ногти отполированы до блеска.

«Погребальный флирт», — шепнула бы в таком случае Хэдда Хоппер. «Жених на краю могилы», — согласилась бы Луэлла Парсонс. «Разрушитель гробниц», — поддакнул бы им обеим Уолтер Уинчелл.

На сцену выходит Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий — тот самый молодой человек со званого ужина. Его имя и телефонный номер сгорели в камине вместе с карточкой.

Очи сияют, словно рутбир под солнечными лучами.

Я чуть заметно покачиваю головой. Не надо. Не повторяй ошибок. Не доверяйся новому истязателю.

Однако мисс Кэти уже накладывает на губы свежий слой алой краски. И выбрасывает тюбик. Тот с грохотом катится по полке между урнами с прахом прошлых привязанностей. Между пустыми бутылками, которые иногда называют «шеренгой павших солдат». Опустив на лицо чёрную сетку вуали, моя мисс Кэти протягивает руку в перчатке, чтобы взять один запылившийся, давно позабытый предмет. Поднимает его и шепчет свеженакрашенными губами:

— «Guten Essen» [9] «Приятного аппетита» (нем.). . В переводе с французского, — прибавляет она, — «никогда не говори никогда».

Фиалковые глаза успела затянуть томная поволока: таблетки и бренди сделали своё дело. Мисс Кэти наконец поворачивается, чтобы принять цветы, в тот же самый миг опуская пыльную вещицу — свою диафрагму — в обвисшую щёлку кармана поношенного норкового манто.

Однажды проницательная Клэр Бут Льюс сказала о Кэтрин Кентон: «Когда она влюблена, её невозможно расстроить; зато когда не влюблена, её не развеселишь».

Действие следующей сцены разыгрывается в ванной комнате, смежной с будуаром мисс Кэти. Хозяйка дома сидит возле туалетного столика. Перед ней — три зеркала, показывающих сразу оба профиля и анфас. Розы «Нэнси Рейган» и жёлтые лилии, подношение Уэбстера Карлтона Уэстворда Третьего, отражаются в створках до бесконечности. Жидкий букетик превратился в пышную витрину флористки. В целый сад. И это вместо того, чтобы сгнить на полу усыпальницы.

К букету привязана карточка из тисненого пергамента: «Неразделенная любовь — бесполезная трата времени. Прошу тебя, позволь миру поделиться с тобой своей бесконечной любовью». Какая-то бессвязная тарабарщина, сворованная не то у Джона Мильтона, не то у Мохандаса Ганди.

Моя мисс Кэти смотрится в зеркало и разминает-пощипывает кожу, провисшую под линией подбородка.

— С виски покончено, — заявляет кинозвезда. — И с проклятыми шоколадками тоже.

Да, отравление шоколадом, кто бы мог подумать!.. Надо же было мисс Кэти забыть целую коробку на кровати, где Донжуан был просто обязан унюхать сладкое. А ведь и в одной конфетке более чем достаточно кофеина, чтобы собаку такого размера хватил сердечный приступ.

На пергаментной карточке подпись: «Уэбб». Мальчик Уэстворд; колумнист Чолл и Никербокер сказал бы о нём: «вкрадчивая инфекция». Рядом с розами на полированном столике покоится выпуклая резинка диафрагмы, вся в пятнах от пыли.

Отклеивая накладные ресницы, мисс Кэти глядит на наше с ней отражение, приумноженное до размеров толпы, словно весь мир состоял исключительно из наших двойников, и произносит:

— Ты уверена, что никто больше не прислал соболезнований?

Я неумолимо повожу головой из стороны в сторону. Ни одна живая душа.