Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине

– Хэлло, Петер, – приветливо сказала она.

– Хэлло.

Петер повернулся и с громким криком побежал обратно. Женский голос зашикал на него. Цепочка упала, дверь открылась, и Джой очутилась лицом к лицу с худенькой женщиной невысокого роста с копной удивительных волос цвета меди.

– Извините, пожалуйста, – запинаясь, начала Джой по-немецки. – Я Джой Миллер.

– Пожалуйста, говорите по-английски.

Резкость тона этой женщины еще усилила нервное состояние Джой.

– Вчера Петер сказал моей дочке, что его дедушка болен. Я пришла его навестить.

Женщина смерила ее враждебным взглядом. Джой словно холодной водой обдало.

– Желаете видеть моего отца?

– Да, если он может принять меня.

– Это невозможно.

– Очень жаль. Он тяжело болен?

– Ему уже лучше, благодарю. – Она хотела закрыть дверь, но ей помешал Петер.

– Но, может быть, вы передадите ему фрукты? Он так любил ананасы. В Сиднее мы даже подшучивали над ним за это пристрастие.

Дочь профессора бросила взгляд на пакеты, которые ей предлагала Джой, но не пошевелилась, чтобы взять их. Джой сунула Петеру пачку мороженого и коробку конфет.

– Это тебе от Энн, – и, как бы извиняясь, прибавила: – Они оба любят мороженое.

Но женщина не притронулась к пакетам. Джой, чтобы не стоять с протянутой рукой, отдала пакеты Петеру.

Женщина нахмурилась, и Джой испугалась, что та заставит мальчика вернуть их, но Петер, прижимая к себе пакеты, тут же убежал. Джой стояла, не зная, как ей быть. Она ожидала, что женщина заговорит, но та зловеще молчала. Джой была слишком испугана, чтобы обидеться.

– Если вы находите, что мне лучше не видеться с профессором, – нерешительно сказала она, – передайте, пожалуйста, что как только он поправится, я надеюсь… возможно, на днях…

– Ни сегодня, ни в какой другой день вам не имеет смысла приходить сюда.

– Брунгильда! – издалека послышался слабый голос профессора.

Женщина ушла. Наступила тишина. Наконец прибежал Петер, вслед за ним пришла Брунгильда.

– Отец просит вас зайти к нему.

Джой обернулась и помахала Гансу.

После жаркого солнечного дня Джой с чувством облегчения вдохнула прохладу прихожей. Во мраке комнаты, в которую она вошла, Джой услышала голос профессора прежде, чем увидела его, сидящего в подушках на узенькой кровати.

– Как мило, что вы пришли, Джой!

Она схватила его руку, хрупкую, как лапка птицы.

Брунгильда поставила стул ближе к кровати и вместе с Петером вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Когда Джой увидела его, такого истощенного, с полоской пластыря на лбу, которая еще более подчеркивала пергаментную желтизну кожи, она почувствовала, как комок подкатывается к ее горлу.

– Я так рада, что вижу вас, – сказала она, садясь на стул. – Я пришла, как только услышала, что вы больны.

– Да, Петер сказал мне, что видел вашу Энн. Но я не думал, что вы придете ко мне.

– Я принесла вам ананас, – прибавила она, чувствуя, что в данной обстановке нельзя было сказать большей банальности.

– Петер уже показал мне ваши подарки. Тронут вашим вниманием.

Оба замолчали. Джой подыскивала нужные слова.

– В доме прохладно, а на улице жарко, как в Сиднее.

Они рассмеялись, но внутри у нее все разрывалось от жалости: до чего же довела его жизнь! Мрачная, голая комната, от прошлого остался только рояль, что у окна, да былой огонь в его запавших глазах.

– Никогда не забыть мне того дня, когда я впервые увидел Сидней. – Голос его, казалось, исходил откуда-то издалека. – Это было в середине зимы, и сиднейская гавань была такая же синяя, как те сапфиры, которые я некогда подарил жене в память ее дебюта в Бейруте. Это были искрящиеся сапфиры. В тот день у меня сердце было мертво. Я принес в Сидней только свою оболочку. Но Сидней вдохнул в меня жизнь. Там люди были добры. Добры, очень добры. Доброта – редкий и прекрасный дар. Нужно было прожить шестьдесят пять лет, чтобы понять: ничто не имеет цены, если люди не будут добры друг к другу. Все то, что люди называют культурой, гениальностью, славой, – все это не имеет цены. Ничто не имеет цены!

Он обратил к ней взгляд своих запавших глаз, и, к своему ужасу, она увидела, что они полны слез.

– Ваша мать приняла мою судьбу близко к сердцу, как если бы я был ее погибшим братом.

Он заплакал, и Джой нежно отерла слезы, катившиеся по его лицу. Рыдания сотрясали его больное тело, и встревоженная Джой решила позвать Брунгильду.

Брунгильда вихрем влетела в комнату, оттолкнув Джой в сторону.