И вопреки своему желанию он остался, чтобы как-то утешить ее, а когда она умирала, обещал ей поехать в далекую страну, где теперь жил дядя Карл, чтобы принять там его опекунство. Цветные фотографии в туристских путеводителях несколько примирили его с этой страной, которая на них выглядела лишь немного менее романтичной, чем Африка или Аргентина. Он мечтал попасть в Центральную Австралию, увидеть ее голые красные равнины, ее невообразимо древние горы и сине-лиловые, почти осязаемые тени в низинах.
И быть может, в этом огромном пустынном краю, который называют «Красным сердцем Австралии», найдется место, где можно отрешиться от всех старых и новых комплексов, от постоянного самоанализа, которым европейцы любят приправлять свою жизнь, от конфликтов между народами, отражающих все то же раздвоение личности и нежелание жить во второй половине двадцатого века. И ему захотелось поехать туда. А затем созрело решение: он поедет, что бы там ни говорил дядя Карл. И там он, наконец, выпутается из последнего свивальника, которым семья пеленала его сознание и пыталась спеленать его воображение. Там, предоставленный самому себе, он, быть может, начнет писать так, как он способен писать, хотя еще ничем этого не доказал. «Я словно космонавт, выброшенный из корабля в космос, и обратно мне возврата нет», – пробормотал он, засыпая.
Ему снилось, что он идет по сосновому бору и его ноги вязнут в глубоком снегу. Зеленые ветви сгибались под тяжестью снега, образовывая темный туннель, а дальше путь ему преграждала чаща карликовых дубов. Дробный тонкий звук заполнил воздух. И он увидел, как однажды видел у себя на родине, водопад крохотных ледяных звездочек, которые, шурша, сыпались по сухим листьям.
Он проснулся, словно от толчка, – что-то шлепнулось на стол рядом с постелью, и из темноты на него уставились два горящих зеленых глаза. Он затаил дыхание. Кто знает, какие странные существа населяют этот загадочный мир? Иоганн отодвинулся к стене. Прыжок со стола на пол, быстрый топоток, и существо снова исчезло. Он слышал, как оно карабкалось на перила, а потом увидел, как на фоне ночного мрака возник еще более темный силуэт.
Иоганн ощупью нашел под подушкой фонарик и включил его. Зверек спокойно сидел на перилах и, не сводя с Иоганна глаз, чистил банан ловкими крошечными лапками. Иоганн тихо выругался, и зверек, зацокав, перескочил на ветку дерева, нависавшую над верандой.
Иоганн снова заснул и снова проснулся: какой-то пронзительный звук ударил его по нервам. Он лежал, весь напрягшись, и бешеные удары сердца отдавались в горле. Постепенно он пришел в себя. До него доносились раскаты безумного смеха – целый хор голосов. Хохотун! Об этой птице он узнал еще на пароходе, под ее хохочущий крик шли первые кадры австралийского киножурнала. Послышался шелест крыльев, и с дерева взлетели три птицы. Опять прокатилась волна смеха, на этот раз откуда-то со стороны залива, берега которого уже выступали из мглы. Сердце Иоганна стало биться медленней, входя в обычный ритм, но сон уже не вернулся; он лежал, наблюдая, как из толстой пелены тумана, обволакивающей мир, рождается новый день, прислушиваясь к пению незнакомых птиц, отдающемуся многократным эхом.
«Керема» рассекала гладкую поверхность воды, и волны откатывались со стеклянным отблеском и исчезали в дымке, висевшей над заливом. А прочерченный яхтой след раздваивался и гас в мелкой ряби.
Все это было по душе Мартину. Берег позади был невидим, как и горы впереди, – они плыли в своей вселенной, укрытые туманом от всего мира, единственным напоминанием о котором было жалобное мяуканье Ли-Ли, оставленной на берегу.
Мотор работал ровно и спокойно.
– Он уже не стучит, как раньше, – сказал Мартин Брэнку, стоявшему на ступеньках, ведущих в каюту.
Брэнк кивнул.
– Я его перебрал.
Мартин одобрительно оглядел яхту.
– Вы удачно ее покрасили.
– Хороший нитролак.
– Интересно посмотреть, как она пойдет под новым гротом.
– Отлично идет! – заверил его Брэнк. – Я уже его испробовал.
– День сегодня, по-видимому, опять будет безветренный.
– Принести спинакер или большой кливер?
– Пожалуй, большой кливер.
Брэнк исчез в каюте.
Лиз стояла в своей обычной позе, прислонившись к мачте. Ветер трепал ее коротко подстриженные волосы, сдувал их со лба, рубашка и шорты облепляли тело. Иоганн стоял рядом с ней, тоже прислонившись к мачте, и Мартина словно кольнуло – знакомое чувство, которое он испытывал всякий раз, когда что-нибудь напоминало ему о том, что Лиз уже женщина. Хотя обычно он изображал из себя современного отца и делал вид, будто ему нравится, что его дочь стала взрослой, но всякий раз, думая об этом, он ощущал боль, словно что-то разбередило его старую язву. Он убеждал себя логичными доводами, как убеждал трудных клиентов, но, хотя он мог уговорить клиентов, свою боль он унять не мог.
Читать дальше