Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все

– Что подумали? Наверное, что мне повезло, раз у меня такой богатый и влиятельный отец.

– Он и медицину хочет сделать социалистической и водится с коммунистами.

– Он се-кре-тарь Клуба… мира… в Тихом океане, – раздельно, точно ребенку, сказала Лиз.

– Это одно и то же. Они ведь против Вьетнама, как и лейбористский клуб, а там сплошь одни красные.

Мартин сказал ледяным тоном:

– Элис, раз и навсегда – я не желаю, чтобы за моим столом произносились подобные измышления. Я сам не симпатизирую лейбористам – далеко не симпатизирую, но наша лейбористская партия, как и английская, настолько антикоммунистична, насколько можно пожелать. Мы ни к чему не придем, если ты будешь утверждать подобные нелепости.

– Если он лишится стипендии, поделом ему, – продолжала Элис, словно ее не перебивали. – Я уверена, что Старый Мак будет не в состоянии платить за него. Это и сейчас, должно быть, забирает весь его заработок, хотя ему и платят бешеные деньги.

– Это у него ничего не забирает! – отрезала Лиз. – Помимо стипендии и конкурсных премий, которые Младший Мак получил в прошлом году, он дает уроки богатым студентам, которым не хватает ума заниматься самим.

– Меня не интересует, откуда у него деньги, – надменно произнесла Элис. – Я прошу только одного: чтобы моя племянница не якшалась с шайкой агитаторов.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я забилась в нору и засыпала ее за собой?

Мартин попробовал разрядить атмосферу.

– Если она больше не будет ходить на демонстрации, то против остального, полагаю, я возражать не имею права.

– А твои возражения чему-нибудь помешали бы?

Элис начала со стуком расставлять кофейные чашки.

– Не могу понять, почему молодежь с ума посходила из-за русских? Миссис Паллик говорит, что ее земляки натерпелись от них больше, чем от немцев.

– Это чистейшая глупость! – взорвался Мартин. – В твоем возрасте такая неосведомленность об общеизвестных фактах граничит с полным невежеством.

– Ну конечно, если ты намекаешь, что я лгунья…

– Я ни на что подобное не намекаю. Просто твои сведения неверны.

Элис вздернула подбородок.

– Да! Но одно я знаю твердо: тебя никогда не сделают судьей, если твоя дочь будет вести себя подобным образом.

Мартин хрипло вздохнул. Складки у его рта стали глубже. Лиз побледнела. Они старательно не глядели друг на друга. Элис продолжала греметь кофейными чашками.

Мартин аккуратно свернул свою салфетку и вдел ее в кольцо.

В напряженной тишине его голос прозвучал особенно холодно и сухо:

– Если бы я не знал тебя так хорошо, я потребовал бы извинения за предположение, что мои действия в этом вопросе объясняются только своекорыстным интересом.

Понимая, что на этот раз она зашла слишком далеко, Элис ринулась в атаку.

– Ах, Мартин, почему ты хоть раз в жизни не можешь оставить свою юриспруденцию в конторе! Из-за того, что ты занят только своими юридическими проблемами, и из-за дурацких политических увлечений Лиз я скоро лишусь в Уголке последних знакомых. Не понимаю, зачем я еще живу тут, если мои чувства никого не интересуют!

– Если тебя все это так сильно задевает, то почему ты не переселишься в какой-нибудь пансион? – холодно спросил Мартин. – Мы с Лиз как-нибудь обойдемся, наняв экономку.

Еще не договорив, он уже раскаивался, что не сумел сдержаться.

Элис посмотрела на него так, словно он ее ударил, потом неловко встала, опрокинув свой стул.

– Я уеду! – крикнула она. – Оставайтесь одни! Тогда вы узнаете, кто наладил хозяйство так, что вы могли ни о чем не заботиться. Ты меня не ценишь. И никогда не ценил. Ты не знаешь, что я потратила свои лучшие годы на то, чтобы заботиться о маме, о тебе, о Лиз. Тебе все равно. И всегда было все равно!

Мартин и Лиз смотрели друг на друга и слушали, как она поднимается по лестнице. Со стуком захлопнулась дверь ее спальни.

Мартин взглянул на часы.

– Да, возьми машину, Зайка, – сказал он через силу. – Собирается дождь. Нет, я не хочу кофе.

Лиз чмокнула его в лоб и выбежала из столовой.

Устав от слез, Элис неподвижно лежала на кровати. Таблетки, которые она проглотила, только вызвали тошноту, а голова болела по-прежнему. В щелях жалюзи вспыхивали молнии, от раскатов грома еще сильнее ломило виски. Ли-Ли царапнулась в дверь и замяукала. Элис встала, открыла дверь, и кошка стремительно прыгнула ей на руки. Элис нежно прижала ее к груди, бормоча ласковые слова, и Ли-Ли замурлыкала возле ее уха. После каждого удара грома мурлыканье обрывалось – гроза действовала на них обеих одинаково.