Сирил Коллар - Дикие ночи

Мы обедаем в ресторане у воды: к старому дому, окруженному платанами, пристроили современную веранду. Мы пьем молодое красное вино, смеемся, громко разговариваем. Грубые, неприличные, вызывающие слова, недовольные лица посетителей, презрение окружающих… Но объединяющий нас эротизм внушает чувство всемогущества.

Карина очень хороша: длинные черные волосы, чувственные губы, грудь, нахально выпирающая из-под майки. Сэми что-то возбужденно рассказывает: оказывается, он хочет присоединиться к какой-то группе алхимиков возле Дьепа и принять участие в кельтских обрядах, участники которых одеваются в шкуры. Один из членов этой группы купил замок, и они устроили там часовню и лабораторию. Алхимики возделывают землю вокруг замка и торгуют гончарными изделиями собственного производства в маленьком магазинчике в соседней деревне.

Немного позже мы выходим из пивной и начинаем дико вопить на улице. Сэми прижимает меня к капоту машины и целует в губы; мы катимся по земле, по асфальту, валяемся у колес машины. Карина разлеглась на заднем сиденье машины, уперевшись ногами в боковое стекло; Сэми влезает к ней, а я сажусь за руль и рву машину с места. Я еду очень быстро, огни Парижа приближаются, и ночь светлеет.

Мы приезжаем ко мне, кладем на пол матрасы с наших двух кроватей в комнате Сэми. Потом мы раздеваем друг друга и укладываемся, положив Карину между нами. Внезапно Сэми вскакивает, идет в ванную, берет там бритву и начинает сбривать волосы под мышками и на лобке. Он объясняет:

— Это первая стадия очищения, так всегда делают, прежде чем начать черную мессу…

Мы с Кариной обмениваемся тревожными взглядами, а Сэми уже на кухне и возвращается оттуда с ножом. Он становится в ванной перед зеркалом, расставив ноги и выпрямив грудь: очень спокойно, методично, он делает надрезы на теле, на руках и на бедрах, потом берет бутылку спирта и поливает девяностоградусной жидкостью красные царапины. Потом он обращается ко мне:

— Ну давай, сделай то же самое, это вовсе не глупости… Мне так хорошо… — Он возбуждается, а меня начинает тошнить, и я возвращаюсь в комнату и ложусь рядом с Кариной. Нами овладевает безумный истерический смех, и она просит:

— Останови его!

— Да я даже смотреть на него не могу!

В этот момент Сэми возвращается и растягивается рядом с нами на матрасах. Мы не занимаемся любовью, так, ласкаем друг друга немножко и засыпаем.

На следующее утро меня будит какой-то шум у входной двери, и я внезапно вспоминаю, что должна прийти женщина убираться в моей квартире. Я не шевелюсь и делаю вид, что сплю. Дверь в комнату Сэми открыта, сквозь ресницы я вижу в проеме квадратный силуэт уборщицы. Она с ужасом смотрит на два матраса на полу, на три неподвижных тела и кровь на простынях и вдруг убегает, как если бы увидела самого дьявола.

Сэми и Карина еще спят. Я готовлю себе чай и обнаруживаю, что достойная женщина бесследно исчезла. Я иду с чашкой в гостиную и вижу, что на автоответчике горит огонек в окошечке.

— Это Лора, я хочу просто сказать тебе, что ты тоже меня преследуешь. Сегодня утром я открываю газету и вижу твою рожу рядом с этой мерзавкой Кариной Сарлат! Я доставлю себе удовольствие и брошу газету на пол, чтобы Морис мог на нее писать!.. Значит, ты стал артистом? Это, наверное, из-за похабных сцен с этой девкой ты сменил профессию? Она что, лучше меня, богаче, у нее есть работа, и она не ревнива? Ты хоть сумел ее как следует трахнуть? Кстати, а ты сказал ей, что у тебя положительный анализ, а?

В этот момент в комнату входит Карина, и я резко выключаю автоответчик. Не знаю, слышала ли она последнюю фразу Лоры, но по ее глазам я понимаю, что между нами уже ничего не будет.

Когда Карина наконец уходит, я звоню Лоре. Ее нет дома, и я слушаю сообщение на автоответчике. На этот раз воспользоваться дурацким аппаратом придется мне. Я говорю, что ей нечего переживать по пустякам — между мной и Кариной ничего не было. Я уверяю, что хочу ее видеть, и прошу прийти ко мне ночевать.

Лора не перезвонила. Я жду Сэми, который обещал вернуться к ужину. По телевизору Пиаф поет «Любовников на один день»:

Сэми все еще нет. Я смотрю в окно, но улица пуста. Я выхожу из квартиры, спускаюсь на лифте на подземную стоянку и сажусь в свою машину: вокруг меня бетон и неон.

Другие стены: дома на Праздничной площади, блестит мокрый асфальт, я спускаюсь по улице Бельвилль. Выйдя из машины, вхожу в «Лао-Сиам». Хозяин пожимает мне руку — у него стальное рукопожатие, он мог бы с легкостью сломать мне пальцы. Я представляю себе этого человека в фильме о каратистах, снятом в Гонконге, внезапно вспоминаю фильмы с Джекки Ченом, которые ходил смотреть в бедное предместье Туниса.