Алан Черчесов - Дон Иван

Ухватив Фортунатова за локоть, Жанна кольнула его поцелуем и кокетливо вопросила:

– Матвеюшка, родненький, ну, признайся, почему ты такой беспросветный мудак? Хоть бы слово сказал на моей презентации! Тебя же просили: и Мартын Николаич, и Ванесса Никандровна, и даже Рустам с Пестиковским. А журналист с НТВ и вовсе совал тебе микрофон…

– Я тебя, Ташка, читать не хочу и не буду. Слишком тебя уважаю. А заодно презираю. Одним словом – боюсь.

– Вот те на! И за что?

– За твой хамский талант. Его в тебе столько, что рядом с тобою даже мне стоять стыдно, а ведь сам я давно почти гений. Торгуешь даром своим совершенно бездарно. Продаешь бриллиант по цене стеклярусного прыща. Ты, Ташка, дура! Я тебя не люблю. Отойди от греха.

Жанна пристукнула каблучком и, куснув Фортунатова за ухо, продолжила вкрадчиво:

– Ну чего ты артачишься? Соловьеву-тихоню читаешь, с Веденяпиным, слышала, водку пьешь, а потом до утра стихами закусываешь, на книжонку Кирякина рецензию накатал, хоть романа не открывал. Получается, одну меня презираешь?

– Презрение – крайняя форма беспомощной зависти. Так что не обессудь. Впрочем, как хочешь. Я тебе больше скажу. Для меня ты подобна корове, что волочит, надрываясь, толстенное вымя и всучит его первому встречному, лишь бы доить не ленился. Что совсем непростительно – тебя доят, а ты не скудеешь. Противно. Локоть пусти! А Мышке за длинный язык надобно вставить пистон. Она про Кирякина наболтала? Не мотай шевелюрой, больше некому. И не мешай набивать мне утробу, что-то я у Марклена оголодал. – Он повернулся ко мне, подмигнул, сунул винный фужер, наполненный водкой, и чокнулся рюмкой с чем-то зеленым внутри: – На меня аппетит нагоняют отвратные рожи. Нынче их здесь перебор. Ну, за встречу! Имени не запомнил, но выводы сделал. Будь здоров, патриот!

– С чего это вдруг патриот? – Жанна насторожилась.

– С того, что идейный убийца. По глазам вижу. Щурится, как сквозь прицел переносицу щупает. Да ты посмотри на него: он тут всех не на их миллионы, а на патроны в уме пересчитывает. И шрам у него нехороший… Скоро с войны?

– Недавно.

– Противно?

– Противно.

– А страшно?

– И страшно.

– Я не про там, а про здесь.

– Я тоже про здесь. И про там.

– Так отстреляй половину. А я тебя чиркну в роман.

– Придется встать в очередь, – предупредила Клопрот-Мирон. – Но ты быть вторым не захочешь.

– Не захочу, – подтвердил Фортунатов и обратился ко мне: – У меня и жена была девственница. Кстати, куда подевалась эта болтливая дрянь?

– Я здесь, – отозвалась высокая дама.

– Мария, – представил ее Фортунатов. – Моя стыдливая Пенелопа. Не одобряет три “а”: аборты, алкоголь и адюльтер. Где ты шастала, милая?

“Милая” сразу сменила окрас на щеках: восковую, недужную бледность окропило болезненно-ярким румянцем. Наклонившись к мужнему уху, Мария в него зашептала.

– Тебя только что вырвало? – уточнил Фортунатов, повергнув супругу в смятение. – Сколько бесов исторгла?

– Животное. Циник, – полузевнула Клопрот-Мирон и, предъявив язычок, угостилась оливкой из бокала с мартини. – Не люби его, Маш. Сплошной негатив. Послушать его – так даже от Бога исходит запах носков. Хуже всего, что твой муж с Ним знаком. Судя по книгам, он с товарищем Господом запанибрата.

– Мой главбух, – кивнул Фортунатов. – Господь партнер выгодный: судебной повестки Ему не предъявят, так что счета в нашей фирме обязан подписывать Он.

– Матя, мне плохо, – сказала Мария. – Пойдем?

– Рановато, Мартыша. Потерпи, пока надерусь… Здрась-те! Что нового? Очень рад. Ах, вот как?.. Передавайте Самсону привет… Поганец опять на рогах. Жрет кокаин, что верблюд соль трескает. Не пройдет и года, откинет копыта. И поделом. Не люблю наркоманов.

– Это еще почему? – озадачилась Жанна, прекратив шарить в сумочке.

– Только кайфотикам не понаслышке известно, что секс в жизни – не главное. Великую тайну сию тысячи лет охраняли жрецы, а эти засранцы распространяют по миру, как дизентерию. Цивилизации угрожает тотальная импотенция и поголовное вымирание от передоза и ломок. Да и хрен с ней, с цивилизацией. На наш век ее корчей хватит… Выпьем, служивый! Водочки? Правильно. А я потравлюсь абсентом, от него мозга не гудит, а чумеет… Вот, кстати, и виновник торжества. Стойте рядом, если хотите избегнуть его поцелуев. Как всякий киллер, Мизандаров печется о целости рук… Поздравляю, Марклен, дорогой! Пятьдесят – это меньше, чем ты заслужил. Живи нам на радость.