Тауфик аль-Хаким - Избранное

— Послушай-ка, эй ты там!

«Тсс! Слушайте!» — раздаются голоса, и «шут» начинает говорить, чередуя прибаутки с пением куплетов. Вполголоса сообщает он окружающим его друзьям о случившемся с ним происшествии или рассказывает что-нибудь интимное и вдруг, без предупреждения, возвышает голос:

— Семь наполненных колодцев не потушат моего огня…

— Аллах! — восклицают все.

— Семь наполненных колодцев не…

Мимо проходит с подносом Шхата. Певец умолкает и, вдруг обращаясь к приятелям, громко заканчивает:

— Семь наполненных колодцев не… отмоют лица хозяина Шхаты!

— Ха-ха-ха! — гогочут слушатели на мотив песни. Они смеются, пока у них не пересохнет в горле или рассказчик не велит им замолчать. Хозяин Шхата не обижается и хохочет вместе со всеми. Он укоризненно и в то же время с восторгом смотрит на «великого шута».

— Хватит уж, хватит, хаджи Хасан, — урезонивает Шхата и снова пускается в путь со своим подносом.

— Я здесь! Я здесь! — кричит уста Шхата, вдруг услышав призыв с улицы. Он спешит туда, но натыкается на стул, и все его чашки летят на голову кому-то из посетителей. Наклонившись, Шхата подбирает с пола осколки и, не обращая внимания на посетителя, по халату которого растекается жидкость, говорит себе в утешение: «Молись о пророке — наживешь!»

— Что наживу? — ворчит посетитель, вытирая лицо полой халата. — Нельзя ли поосторожней!

Шхата поднимает голову.

— Молись за отца Фатимы [19] То есть за пророка Мухаммеда. , — говорит он. — Клянусь тем, кто тебя сотворил, это кишмишевая, а чем плоха кишмишевая? Она лучше святой воды.

Все заливаются, хохочут, долго, бесконечно, точно одержимые. Да кто знает, не одержимые ли они? Или это просто бездельники, для которых посмеяться — блаженство?

Терпение Селима истощилось. Он решительно подошел к кофейне, украдкой поглядывая на окно доктора Хильми, и громоподобно хлопая в свои огромные ладоши, закричал:

— Эй, уста Шхата! В чем дело? Уста Шхата! Ты оглох?

Прошло несколько секунд, и из кофейни неторопливой рысцой выбежал ее хозяин, повторяя: «Я здесь! Я здесь!» Увидев Селима-эфенди, он поспешно бросился к нему.

— Его сиятельство бек! Ваш слуга! — И он почтительно остановился перед элегантным посетителем.

Селиму, по-видимому, нравилась его смиренная поза, поэтому он не сказал ему сразу, чего хочет, а заставил постоять. Юзбаши наслаждался оказываемым ему почетом. Покручивая усы, он не забывал поглядывать на заветное окно. Наконец исполненным величия тоном он небрежно, как подобает человеку с положением, произнес, указывая на кальян:

— Уголек! Быстро! — и снова украдкой взглянул на окно.

Потом он повелительно сказал Шхате:

— Ты все еще здесь? Я же сказал: быстро!

Уста Шхата подобострастно приложил руку к голове, повязанной вместо чалмы грязной тряпкой.

— Аллах милостивый, бек! Приказания вашего сиятельства у меня в голове.

Он повернулся, чтобы принести уголек, но Селим-эфенди остановил его и торжественно произнес, не сводя глаз с окна:

— Разве ты не знаешь, кто я, уста Шхата? Пусть тебя не обманывает то, что я в штатском.

— Знаю, знаю! — поспешно ответил Шхата. — Именитый, знатный, благородный господин. Да умножит Аллах вам свои милости и да благословит вас!

И он направился к дверям кофейни, крича:

— Уголек для кальяна, на улицу!

Когда Шхата ушел, Селим вернулся на свое место. Он сунул кончик чубука в рот, поднял голову и выпустил дым в воздух, теперь уже открыто глядя на окно дома доктора Хильми. Но, взглянув, он сейчас же разочарованно отвел взор: в окне не было видно даже человеческой тени.

Наконец Селиму это надоело, он огорченно вздохнул и с досадой что-то пробормотал. Его разморило от жары, и он начал зевать. Вот уже три часа сидит он около кофейни, почти не двигаясь, огромный, тучный, похожий на кипу хлопка. Сколько раз тщетно посматривал он на окно, сколько раз оглушительно хлопал в ладоши, властно подзывая Шхату и официантов, как подобает важному лицу.

Селим командовал не только хозяином кофейни и его штатом. Не забыл он и чистильщика обуви, уже давно расхаживавшего по улице.

— Эй, пойди сюда, почисти мне башмаки, — повелительно крикнул он и добавил, протягивая чистильщику ногу: — Отполируй хорошенько. Разве ты не знаешь, кто я?

Заметив газетчика, он не пропустил и его.

— Послушай-ка, есть у тебя «Басыр»? Или лучше давай «аль-Ахрам», я почитаю новости о повышениях и назначениях.

— Эй, ты! — остановил он бродячего торговца. — Пойди сюда, покажи мне немецкие подтяжки. Нет, нет, нет, это жульническая работа. Я ношу вещи только от Симана. Ступай себе, убирайся!