Тауфик аль-Хаким - Избранное

— Есть и другое блюдо, — бросила она, выходя из комнаты.

Все в ожидании притихли.

Ханфи сел на свое место возле Мабрука и некоторое время молчал, надеясь, что кто-нибудь заговорит. Наконец он откашлялся, поправил очки и стал по очереди вглядываться в лица своих родичей. Настроение братьев удивляло его, и ему хотелось узнать причину их странного поведения.

— В чем дело? Что случилось с народом?

Никто не шевельнулся и не потрудился ответить. Наконец Мабрук повернулся к Ханфи и тихо, многозначительно произнес:

— Скажу без шуток, народ перессорился.

— Перессорился? — удивленно спросил Ханфи. — Кто с кем?

— Все! — кратко ответил Мабрук.

— Все? Но почему? Что случилось, да не простит им Аллах?

— Без шуток, все! — ответил Мабрук. — Видно, ссориться всем сразу очень весело!

Ханфи был заинтригован.

— Но из-за чего же они поссорились? — спросил он.

Мабрук не ответил. Бросив быстрый взгляд на других и убедившись, что все безмолвствуют, он тоже погрузился в молчание. Сколько ни приставал к нему Ханфи, подталкивая его локтем и подмигивая, чтобы заставить заговорить, слуга молчал и только вращал своими большими глазами, переводя их с одного на другого. Потеряв всякую надежду добиться чего-нибудь от Мабрука, Ханфи отвернулся от него и пробормотал:

— Удивительно, клянусь Аллахом!

Тщетно старался «председатель» вызвать братьев на разговор. В конце концов ему все это надоело, и он молча принялся за еду.

Вскоре вернулась Заннуба. Одного взгляда острых глаз Мабрука было достаточно, чтобы узнать, что лежит на блюде, которое она принесла.

— Гусиная ножка пожаловала! — громко объявил он.

Ханфи театрально воздел руки к небу и воскликнул:

— Не может быть!

Быстро вскочив, он поправил сползшие на нос очки и взглянул на блюдо.

— Все ясно! Да, такова печальная истина, молодые люди!

И, став в позу, он торжественно провозгласил:

— Ее величество гусиная ножка!

Все подняли головы и, увидев надоевшую еду, переглянулись, а затем устремили глаза на Абду, словно спрашивая, каково его мнение и как он намерен поступить. Ведь сегодня он особенно не в духе.

Но Абда не шевельнулся. Он подождал, пока Заннуба поставила блюдо на середину стола, потом поднял глаза и долго молча смотрел на него. Вдруг он, словно коршун, схватил гусиную ножку, подбежал к окну, выбросил ее на улицу и так же молча вернулся на свое место.

За этой немой сценой последовала минута ошеломленного молчания, но потом все разразились одобрительными возгласами и радостным смехом — все, кроме Заннубы. Громче всех хохотали, кричали и шумели, конечно, Ханфи с Мабруком. «Почетный председатель» и «почетный слуга» веселились от чистого сердца. Им хотелось как можно дольше наслаждаться шумом и хохотом, раз для этого наконец представился повод. Ханфи долго и весело смеялся, поглядывая на Мабрука, который громоподобно хохотал, приговаривая:

— Ах! Ах! Вот так гусиная ножка!

Вдруг Ханфи повернулся к Абде.

— Ты забыл, сиди Абда, — сказал он, — что кофейня уста [14] Уста — хозяин, мастер. Шхаты недалеко от нас. Держу пари, что гусиная ножка упала какому-нибудь посетителю на голову.

— Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! — тотчас же откликнулся Мабрук.

— Вся жизнь — назидание и поучение, — поддержал его Ханфи самым серьезным тоном.

— О Аллах всемогущий, сохрани нас от зла! — со вздохом Подхватил Мабрук. — Посетитель сидит себе, извиняюсь, в полном благополучии и, ничего не подозревая, требует чашку кофе без сахару или там кальян, и вдруг на него падает…

— На него падает гусиная ножка! Аллах да сохранит нас и избавит от зла! — взмолился Ханфи.

Заннуба задыхалась от злости. Поступок Абды вывел ее из себя, но она сдерживалась и молчала.

А Мабрук, покачивая головой, продолжал:

— Вся жизнь, извините, — назидание и поучение!

И Заннуба не выдержала.

— Замолчи! — крикнула она. — И ты туда же, подхалим несчастный! Деревенщина! Блюдолиз!

Смутившись, Мабрук замолчал, но ненадолго.

— А что я такое сказал? — продолжал он. — В этом, без шуток, великое назидание. Посетитель требует, что ему нужно, одно кофе за малый пиастр или кальян за никель, встает, извините, ничего не подозревая, и вдруг на него обрушивается с неба ножка настоящего гуся ценой в гинею [15] Малый пиастр и никель — мелкие египетские монеты; гинея — египетский фунт. .

— Говорю тебе, перестань! — гневно повторила Заннуба и повернулась к Абде, молчание которого придавало ей смелости: — А ты — клянусь пророком, ты еще увидишь! Плюнь мне в лицо, если тебе когда-нибудь повезет.