Алексей Андреев - Вторая осада Трои

Елена и Заза с непониманием на него посмотрели — выглядело это довольно странно.

Гость в ответ лишь махнул рукой: дескать, не обращайте внимания — нервное.

А соловьи все пели и пели — истово, самозабвенно, то радостно, то печально, сначала вразнобой, как бы соревнуясь друг с другом, стараясь пересвистеть и каждый держась наособицу, а затем, постепенно, подчиняясь возникшей гармонии, все больше и созвучнее переплетаясь своими голосами — так, что рокот одного ладно дополнялся пощелкиваниями других, а свист второго, томно затихая, на другой ноте подхватывался третьим, и остальные, немного пригасив звук, изящными фиоритурами расцвечивали его сольную партию, чтобы потом влиться в нее мощным совместным крещендо, угаснуть в диминуэндо, распасться на отдельные негромкие арабески, нащупывая новую общую тему, которую поведет кто-нибудь из них, а другие, подпевая, помогут…

И зачарованная Елена в конце концов застыла, внимая и наслаждаясь, и Заза перестал рыскать глазами вправо и влево в тщетных попытках разглядеть хоть один источник этих звуков и теперь если и смотрит — то изредка, украдкой и как-то странно — на хозяйку. И быстро отводит взгляд — будто боится, что его за этим застигнут или разглядят в его слюдяных глазках что-то глубинное, затаенное, спрятанное и от себя тоже. Даже гость прекратил хохотать — осекся, затих, слушает. И все работники высыпали из многочисленных помещений — кто в чем — и стоят, не замечая стужи. А кто-то из женщин сковыривает со щеки сосульку-слезу: как же хорошо-то, а, как сладостно!

И снаружи поместья солдаты так заслушались, что забыли про командиров, про воинский долг, про бдительность, — стоят, расслабившись, вольно, как гражданские, со свободными мирными лицами — даром что в форме и при оружии. Да и командиры их — кто не в штабной машине генерала взглядом ест — тоже какими-то другими сделались, совсем не воинственными и как бы выпавшими из субординации . И охрана импровизированных концлагерей куда меньшим волком стала смотреть на вражеских пленных и — ну кто б мог подумать! — начала кивать, здороваться, узнавать однополчан… Хотя пение чудесное из-за стены сюда доносится приглушенно, без особой яркости. Хуже, чем до забытых на деревьях наблюдателей — те, несмотря на вновь отличную видимость, к биноклям не прикасаются, вообще глаза закрыли, чтобы не отвлекаться от чарующих звуков…

А соловьи все поют и поют, да так красиво, так ангельски, словно и не к птицам обращаются, не к людям, не к природе, а непосредственно к небесам: Господи, вот здесь, посмотри, на этой вот самой земле, пусть и холодной сейчас, неприютной, но ведь может же, может быть рай! Ну почему нет, Господи?!.

Кто знает, может, Всевышний в конце концов и услышал бы этот слаженный восхитительный хор, но…

Генералы, почувствовав, что в войсках началось разложение, осознав, что решающий час пробил и медлить больше нельзя, одновременно выскочили из штабных машин и с криком: «Заводи!» — устремились к бронетранспортерам.

Залезли наполовину в башню, придали верхней своей половине, торчащей из люка, бравый вид и скомандовали:

— Подрывай!

С грохотом, мигом заглушившим все, стена в двух местах обрушилась, обнажив сквозные, затянутые лишь дымом, взметнувшимся снегом и кирпичной пылью, проемы.

— В атаку! Вперед!

Грянула музыка, взлетели в небо первые салюты, рассыпавшись наверху огненными шарами и букетами, и две боевые машины с двух сторон въехали сквозь пробитые бреши в поместье!

Это было эффектно!

Во всяком случае, так сюда еще никто не прибывал.

Бэтээры ненадолго притормозили, являя зрителям свое навершие в виде взявших под козырек генеральских бюстов, затем взревели моторами и, лихо рассекая снежную целину, по прямой покатили к замку. Следом за ними с криками «ура!» по колее побежали солдаты.

В этой бравурной кутерьме остались совсем не замеченными четыре белые фигуры, которые восстали из снега обрубленными по плечи или по грудь — в зависимости от толщины покрова — привидениями, продолжая петь. Однако их уже никто не слышал…

Стоявшие на галерее постепенно отходили от шока. Все же переход от сладостного пения к грубому вторжению был слишком молниеносен.

Первым отошел Заза. Он выступил вперед, прикрывая собой хозяйку, достал из кармана рацию, коротко в нее скомандовал и полез под куртку за пистолетом. Из дома выскочили два охранника, у въездных ворот и одного из подсобных зданий появились люди с автоматами. Заза начал пятиться, спиной оттесняя хозяйку ко входу в дом.