Алексей Андреев - Вторая осада Трои

Тут-то и отличились оба обмишулившихся на соловье капитана, реабилитировали себя.

— Можно катапультировать! — с отчаянием людей, которым терять уже нечего, воскликнули они.

— О! — одобрили генералы. — Молодец! Прям мысль мою прочитал. Ведь можешь же, можешь, а то… Выполняй!

— Служу России! Есть! — Обрадованные капитаны пулей выскочили из штаба.

И лишь за порогом, сменив бег на шаг, задали себе наконец вопрос: а как?

Ответа у них не было. Оставалось надеяться на солдатскую смекалку.

Спустя пару минут они ставили задачу перед своими подразделениями, а через пятнадцать вновь вернулись в машины, чтобы доложить полководцам план заброски.

Те нахмурились, пожевали губами — так им легче думалось, добавили к плану кое-какие штришки и дали «добро». Затем приказали соединить их с командиром части…

Командир, услышав сначала одно требование, потом другое, с облегчением перевел дух — требования были одинаковы.

Вскоре с одного секретного аэродрома взлетел самолет. На борту он нес груз особых бомб. Поднявшись над облаками, самолет взял курс на поместье.

Тем временем жизнь на двух опушках по разные стороны Трои кипела. Одни солдаты доставали канаты и тросы, другие внимательно осматривали ближайшие к ограде поместья деревья, третьи вооружались топорами, а на самое высокое в окрестности дерево и там, и там цепко карабкался с портативной рацией и биноклем наблюдатель. Он же — корректировщик.

Глядя на эти приготовления, мастера свиста не раз пожалели о своем участии в кастинге и о том, что не дали там петуха. Зато все остальные, не прошедшие по конкурсу в «соловьи», теперь своей неудаче тихо радовались.

Добравшись почти до верхушек, наблюдатели устроились на ветках покрепче, на всякий случай обвязали тонким канатом ствол и себя — ветер наверху гулял нешуточный, отрапортовали о готовности и принялись осматривать территорию поместья, что разлеглась перед ними во всей своей ухоженной красе.

Жаль, что было не лето, вид открылся бы им куда лучше. Но и этот впечатлял. Белоснежные поля расчерчивались аллеями и дорожками, окаймленными деревьями и цепочками фонарей либо фонарями и полосками подстриженных кустов, темной щетиной едва пробивающихся из сугробов. Разбросанные там и сям небольшие рощицы, просматриваемые сейчас насквозь, непременно таили в себе павильоны или беседки — и двух одинаковых среди них было не сыскать. Многочисленные подсобные здания, вытянувшиеся вдоль северо-восточной стены, включая электростанцию и котельную, поражали своей разнообразной архитектурой, в каких только странах не подсмотренной. Главный дом, стоящий в самом центре и явленный наблюдателям широкими и мощными торцами, обилием башен, башенок, налепленных там и сям балкончиков и террасок напоминал средневековый замок, хотя невидимыми им с деревьев фасадами (их было два — смотрящий на подъездную аллею и, наоборот, — на раскинувшееся позади дома озеро) больше походил на огромный помпезный дворец. Точнее даже — на несколько дворцов, причудливым образом слепленных друг с другом в нечто среднее. Вокруг каждого крыла большим полукружьем шла открытая галерея, где вполне могли разъехаться два автомобиля — ширина позволяла. В одном месте она выбрасывала длинный отросток, который заканчивался застекленным павильоном у вертолетной площадки, в другом к ней симметрично примыкала оранжерея. За озером стоял и второй дом — не столь вычурный и поменьше. Не зная, трудно было догадаться, что это всего лишь баня и в комплекте с ней бассейн. Само озеро блестело очищенным от снега льдом, в центре находился небольшой островок с большой мужской статуей, гордо стоявшей в позе церетелиевского Петра. Естественно, изображен был не Петр, а хозяин поместья. Хотя кое-какое сходство, кроме позы, имелось и с Петром — на Сёму непохожим категорически. Однако неведомому скульптору — хозяин любил намекнуть, что это сам Церетели и был, но ведь мог и соврать — все же это как-то удалось совместить. На берегу напротив, вся в любовном порыве, устремленном к мраморному Сёме на острове, стояла вторая статуя — женская. Поставленная позже, изображала она прекрасную хозяйку в короткой облегающей тунике. Изображала так хорошо и подробно, что оба наблюдателя, забыв обо всем, приклеились к биноклям и то и дело сглатывали слюну. Из-под ног Елены несколько двусмысленно бил круглый год и утекал в озеро источник.

Из-за этого источника, кстати, в свое время Сёме немало потрепали нервы. Жители близлежащей деревни отчего-то считали его святым. Не то кто-то в озере от несчастной любви утопился, и на следующее утро источник вдруг забил, не то какой-то неизлечимо больной взял за правило каждый день его водой омываться и чудесным образом исцелился. А скорее всего — и то, и другое: сначала кто-то непорочный утоп, потом начались исцеления. И когда Сёма источник, огородив вместе с озером, узурпировал, деревенские возмутились. В основном — тихо, между собой и внутри себя, но нашелся и один буйный активист — бывший сельский учитель Головатый. Начал писать письма, жаловаться, мутить народ, устраивать здесь и в городе митинги и пикеты. Привлекать внимание прессы — тогда относительно независимой, откликавшейся не только на начальственное бурканье, — как местной, так и, случалось, центральной. Неоднократно прорывался на стройку — кирпичной стены еще не было, был обычный дощатый забор, — чтобы лечь с такими же престарелыми соратницами под технику. Был дважды поколочен, однако образумиться так и не пожелал и продолжал всячески препятствовать благоустройству .