Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

Раннее утро, он едет верхом. Едет вдоль реки, через городок, медленно. Это его обычный маршрут. Но вот он выезжает за пределы городка; красные черепичные крыши остаются у него за спиной. Перед ним расстилаются поля. Стоит весна, ранняя весна, поля вспаханы. В воздухе чувствуется благоухание влажной глинистой почвы. Трава еще не зазеленела, она висит по краям придорожных канав, словно седые волосы.

Теперь его никто не видит. И Лео пускает коня галопом. Конь мчится вперед, он прижимается к шее коня, боясь упасть, боясь, что упадет конь, если его нога попадет в кротовую яму. И тем не менее он скачет все быстрей и быстрей. Ветер бьет ему в лицо, стучат копыта. Вскоре Лео начинает кричать, с его губ слетают слова — он и не подозревал, что знает их. Смысл некоторых его выкриков понять невозможно.

Через полчаса и он сам, и конь устают, Лео пускает его рысью, и они углубляются в лес. Там он едет по тропинке. В душе у него пустота. Он похож на сухую прошлогоднюю траву.

Конь всхрапывает и тяжело дышит. Лео осторожно гладит его по шее.

— Фиделио, — беззвучно говорит он, — мой подарок. — И наконец мягко и устало ругается в последний раз: — Черт бы тебя побрал!

Лео находит поляну с небольшим холмиком и соскальзывает с седла в жухлую траву. Садится у передних ног коня и смотрит на него снизу вверх. Отсюда конь кажется огромным. Глаза — большие красные шары; из-за спины Лео на них падает солнечный свет. Лео видна тонкая влажная пленка, покрывающая глаза коня. Конь храпит и дергает головой. Храпит прямо Лео в затылок. Лео вздрагивает и отодвигается. Встает на колени и смотрит на морду Фиделио. На лбу у Фиделио звездочка, напоминающая латинское «s». Лео решительно бьет лбом в лоб Фиделио.

Ударь передней, думает он. Ударь передней!

Но Фиделио неподвижен, он выжидает. Лео видит над собой его глаза. Потом встает, отходит на несколько шагов и садится на землю возле невысокого ясеня. Прислоняется спиной к стволу, вытягивает ноги. Земля еще холодная после ночи. Над ним раскинулись кроны деревьев, они голые, почки еще не распустились. Весна запаздывает. В лесу пока мало жизни, и Лео становится еще грустнее, словно эта странная пауза, это состояние ничейности и непричастности будет длиться уже всегда. Он знает, что именно сейчас происходит с природой. Но по ней ничего не заметно, и он сам тоже не чувствует этого. Лео не помнит ни одной такой малокровной весны.

В сухой траве у самого ствола пробился маленький цветок. Лео почти сидит на нем; увидев цветок, он отодвигается. Цветок белый, но его названия Лео не знает. Других цветов еще не видно. Летом, когда в лесу никого нет и посторонние глаза не могут увидеть его, Лео ложится на цветущие поляны и отдыхает. Сейчас это невозможно. Зато он переворачивается на живот и изучает маленькую белую звездочку. Теперь видно, что цветок не совсем белый, с внутренней стороны его лепестки имеют слабый пурпурный оттенок. Что же это за цветок? Лео пытается вспомнить — гиацинт, ирис… Он почти не знает цветов. А этот, бело-пурпурный, вырос совсем один возле ясеня… Лео закрывает глаза.

Все быстро вошло в свою колею. Бог, великий бог и властитель концертных залов и салонов Европы, виртуоз, играющий с неподдельной страстью, исчез в тот же день, что и приехал. Но Лео помнит мимолетную улыбку, которой маэстро улыбнулся ему напоследок в музыкальном салоне. И другую, змеиную улыбку, обнажившую его клыки, когда он прощался с родителями. А ведь в музыкальном салоне в его улыбке было что-то человеческое. Лео избежал поездки в Париж. Родители были разочарованы — или обрадованы, сказать трудно. Еще год, самое меньшее, нужно подождать, сказал маэстро. Именно тогда в лицах родителей мелькнуло разочарование, особенно у отца — разве его сын недостаточно хорош? Однако они быстро смирились с тем, что Лео не уедет прямо сейчас, особенно мать. Пока он жил дома, семья купалась в блеске его славы. Занятия продолжались по-прежнему, но теперь после ужина ему приходилось лишний час упражняться.

Скоро он отправится в свое первое настоящее турне.

— Он и слишком мал, и слишком велик для своего возраста, — сказал маэстро. Интересно, какой смысл вложил он в эти слова? Нет, Лео не совсем понимал этого удивительного человека, который посетил их, чтобы познакомиться с ним. Вид его внушил Лео ужас. Может, поэтому его и начала бить дрожь? Кто знает. Но вместе с пугающим холодом, с чем-то явно сверхчеловеческим в этом маэстро было что-то еще. Он сумел утешить Лео! Поэтому иногда Лео думал, что маэстро в черном — единственный человек, с которым он мог бы поговорить о важных вещах. Ведь он не мог говорить о них с родителями. Или с придворным капельмейстером Гёшем. Гёш походил на гнома, его лысый череп был усеян бородавками, играл он технически блестяще и преподавал прекрасно, но все это без исключения было мертвое, безжизненное.