Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

— Хорошо, — ответил Давид, не поднимая глаз.

— Может, тебе хочется вернуться домой, в Вену?

— Да. Нет! Я хочу сказать…

Джейсон с улыбкой смотрел на Давида.

— Знаешь, что я думаю? — спросил он вдруг, словно дразня Давида. — Думаю, ты решил сбежать от нас, когда мы придем в Нью-Йорк.

Давид бросил на него быстрый взгляд.

— Но, по-моему, тебе этого делать не стоит, — продолжал Джейсон. — Обдумай все, пока мы плывем туда. И, кто знает, может, ты захочешь вернуться с нами обратно.

Давид снова опустил глаза, выражение его лица было хорошо знакомо Джейсону.

— Не знаю, что заставило тебя сбежать, — тихо сказал он. — Да это и не мое дело. Но если у тебя есть дом, ты должен туда вернуться.

Давид остановился.

— Но люди часто сами решают, есть у них дом или нет… Разве не так?

— Так, — согласился Джейсон. — Очень возможно, что так. — Он криво усмехнулся. — Ну ладно, идем, надо привести их в чувство.

Они ушли с палубы.

Уже стемнело, когда «Титаник» бросил якорь на рейде. Солнце зашло, в сумерках тепло светились ряды иллюминаторов и окон в корпусе судна и палубной надстройке. Море было тихое, над водой у длинного мола синела весенняя дымка.

Жители Шербура собрались на пирсе, чтобы посмотреть на новый огромный пароход. Два посыльных судна, «Траффик» и «Номадик», быстро отошли от причала и направились к «Титанику», который как-то уж очень легко лежал на зеркальной поверхности моря. Отблески его огней рассыпались по воде. Прозвучал гудок.

На борту «Титаника» тринадцать пассажиров первого класса и семеро — второго готовились покинуть судно, они не собирались плыть дальше. Кое-какой груз тоже надо было доставить на берег — два велосипеда, принадлежавшие майору Дж. Ноэлю и его сыну, два мотоцикла, принадлежавшие господам Роджерсу и Уэсту, а также канарейку, которая всю дорогу от Саутгемптона пела в каюте распорядителя рейса Макэлроя; ее должен был получить человек с приятной фамилией Минуэлл. Он заплатил пять шиллингов за перевозку канарейки, но Макэлрой с радостью провез бы ее и бесплатно, так он был очарован приятными трелями, что несколько часов раздавались в его каюте. Ему будет не хватать ее.

На борт поднялись двести семьдесят четыре человека; часть из них — высокопоставленные пассажиры первого и второго класса, все остальные плыли третьим классом, это были главным образом сирийцы и армяне, прибывшие из разных портов Среднего Востока через Марсель в Париж, а уже оттуда на поезде в Шербур.

Большой пароход и посыльные суда обменялись мешками с почтой.

После первых напряженных часов в море на борту «Титаника» воцарилась умиротворенная атмосфера. И теперь, когда пароход в восемь часов поднял якорь, пассажиры поспешили к себе в каюты, чтобы переодеться к ужину, на прогулочных палубах первого и второго класса осталось всего несколько человек, желавших посмотреть, как низкий французский берег скроется во мгле. Пассажиры третьего класса тоже ушли с палубы — все, кроме армян и сирийцев. Те пели. Чужие, усталые и грустные, они пели в темноте, окутавшей судно; в их пении звучала тоска по дому — по далеким, неизвестным городам и рассветам.

В каюте, находившейся рядом с камбузом, капельмейстер Джейсон Кауард, успокоив своих музыкантов, готовил их к вечернему выступлению; выбрать программу было легко — он не ждал никаких осложнений: пассажиры сегодня устали и вряд ли станут придираться.

Музыканты приводили себя в порядок: Джим помогал Давиду укоротить брюки еще на один дюйм, Жорж щедро поливал себя туалетной водой, Петроний нервно метался среди них, но уже больше не мычал по-бычьи после того, как Джейсон строго внушил ему, что он музыкант. Слышишь, Петроний, ты музыкант, а не бык! Теперь Петроний без конца открывал свой футляр и смотрел на контрабас, потом закрывал футляр, снова открывал его, и каждый раз при виде контрабаса на лице его появлялось детское изумление, искреннее или наигранное, сказать трудно. Спот, бледный, но в полном сознании, сидел на своей койке и перед карманным зеркальцем приглаживал волосы.

Джейсон и Алекс обсуждали вечернюю программу. Джейсон настаивал на отрывках из «Сельской чести» и «Сороки-воровки», но Алекс с удивительным упорством протестовал против последнего предложения.

И когда пароход снова вышел в Ла-Манш — на этот раз взяв курс на Куинстаун в Ирландии, — пассажиры после роскошного ужина, поданного им вышколенными официантами синьора Гатти, собрались в салоне, чтобы отдохнуть под чарующие звуки «Сельской чести» и «Сказок Гофмана». Кроме того, оркестр исполнил увертюру к «Вильгельму Теллю», два вальса Вальдтейфеля и под конец «Пастораль» Мате.