Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

— Больше никого нет, фройляйн Шлингер! — опять подобострастно крикнули девочки.

— Хорошо. Значит, у нас только один гость из мужского лагеря. Необыкновенный случай! — Снова взрыв смеха. — И как вас зовут, сударь?

Давид не ответил.

— Разве вам не известно, что положено вручать визитную карточку или представляться по всем правилам… когда вы попадаете в общество дам? — Волчица повысила голос, и глаза ее сузились еще больше. — Хорошо! Имя мы выясним позже. Это нетрудно. И долго ли вы лежали здесь в кустах?

Давид молчал. Он думал о записи, которая в самое ближайшее время появится у него в дневнике.

— Значит, долго, — заключила Волчица, схватив его железной рукой.

Давид молчал.

— Так в придачу к рассудку ты потерял еще и голос? — Давид чувствовал, что ее бешенство глубоко и неподдельно. В глазах горела ненависть. — Как я понимаю, ты пришел сюда, чтобы подглядывать. Чтобы удовлетворить… — она ударила его по щеке, — …свои грязные, гнусные желания! — Девочки возмущенно зашептались. Словно грубая правда открылась им лишь после того, как Волчица так откровенно сказала об этом. Давид испуганно поднял на нее глаза. Снизу ее зубы казались синими.

— Или, — сладким голосом продолжала Волчица, — ты хотел полюбоваться своей подружкой? Хотел увидеть ее без юбки?

Давид отчаянно замотал головой. Нет у него никакой подружки! Но Волчица истолковала этот ответ как утвердительный.

— Ага! Теперь понятно. Пожалуйста, будь любезен, покажи нам свою избранницу. — Давид с ужасом смотрел на нее. Стиснув синие зубы, Волчица ткнула рукой в притихших вдруг девочек. — Ну-ка, покажи мне ее! — Ее дружелюбный тон не предвещал добра. — А не покажешь — пеняй на себя!.. — Давид ни минуты не сомневался, что ей ничего не стоит вздуть его. Но он только слабо покачал головой. Взгляд его скользнул по лицам: высокая блондинка, которая загорала на солнце, маленькая брюнетка со вздернутым носиком, девушка с добрыми глазами и круглой грудью… Кого же выбрать?.. Но что-то говорило ему, что он не сможет этого сделать. Вдруг его глаза встретились с большими черными глазами. Довольно высокая худенькая девочка, темноволосая, с белым лбом, смотрела на него совершенно открыто. Как только их глаза встретились, ее губы шевельнулись.

Давид отрицательно помотал головой.

— Ну хорошо! — прошипела Волчица. — Значит, мы тебя высечем. Рези! Найди подходящую хворостину. И побыстрей!

У Давида сердце ушло в пятки.

Наконец Волчица остановилась перед ним с хворостиной в руке:

— Ну как? Сам спустишь штаны или тебе помочь?

Давид чуть не плакал, но шевельнуться не мог.

— Хорошо, — сказала Волчица, — тогда остается одно…

— Нет! — вдруг сказал чей-то голос. Это была та черноглазая девочка. Она сделала шаг вперед. — Он мой друг, — твердо сказала она. — И никто не посмеет тронуть его!

Тишина. Растерялась даже Волчица.

Черноглазая девочка подошла к Давиду. Она оказалась выше его ростом. Лоб у нее побелел еще больше. Она серьезно смотрела ему в глаза. Кто-то хихикнул.

— Прекрасно, София, — мрачно проговорила Волчица. — Раз это твой дружок, ты сама и высечешь его розгой. Понятно?

— Только по рукам, — сказала София, не спуская глаз с Давида.

— Хорошо, — согласилась Волчица. — Начинай!

София кивнула.

И начала стегать его по рукам. Давиду было больно, и он видел, что ей это неприятно. Однако никто из них не издал ни звука. Вернее, уже в самом конце у нее в груди что-то дрогнуло, она словно всхлипнула и быстро глотнула воздух. Наказание было окончено, она снова посмотрела ему в глаза и скрылась за спинами девочек.

Давиду пришлось назвать свое имя, чтобы Волчица отпустила его обратно в лагерь. Она все равно узнала бы его. Он шел через лес и плакал из-за предательства Ханнеса, из-за всего, что ему пришлось увидеть и пережить. Да и руки тоже болели. Но главной причиной его слез были черные глаза и короткий всхлип девочки, которую звали София.

Ротмистр Риндебраден мрачнее тучи ходил по своему кабинету и все больше распалялся. Окаменевший Давид слушал раскаты грома. В конце концов его высекли. Потом отправили спать. Без ужина.

В спальне он увидел Ханнеса. Тот сидел на своей кровати и, по-видимому, ждал Давида.

— Он очень сердился? — спросил Ханнес. Давид не удостоил друга даже взглядом и начал спокойно раздеваться. Он был рад, что не заплакал во время экзекуции.

— Я же не знал, что так получится, — сказал Ханнес, увидев его лицо.