Герта Мюллер - Качели дыхания

Однажды я просто пропустил «народный четверг». Правда, не так уж просто. В ту ночь произошло сильное землетрясение. В Бухаресте обрушился жилой дом и похоронил под обломками много людей. В нашем городе обвалилось лишь несколько труб на крышах, а у нас в доме упали на пол две трубы, отходящие от печи. Я решил этим воспользоваться как предлогом. Учитель физкультуры ни о чем меня не спросил, но, вероятно, на мои мозги оказала воздействие гимнастика для инвалидов. В собственном своеволии мне виделось доказательство того, что я и в самом деле инвалид.

Мой отец в это захватывающее время фотографировал девочек в саксонских нарядах и спортсменок. Он даже специально приобрел «лейку». А по субботам ходил на охоту. По понедельникам я смотрел, как он сдирает шкурки с добытых зайцев. Догола ободранные, синевато-окоченелые и вытянувшиеся, зайцы походили на саксонских спортсменок, зависших на перекладине. Этих зайцев съедали. Шкурки приколачивали гвоздями к стене сарая. Когда они высыхали, их отправляли на чердак и укладывали там в жестяной ящик. Каждые полгода являлся герр Френкель и забирал их. Потом он перестал приходить. Почему — никто знать не хотел. Он был еврей, [16] В 1941–1942 гг. румынские власти высылали евреев и политически неблагонадежных из Бессарабии, Буковины и самой Румынии в Транснистрию (территория между Днестром и Южным Бугом, оккупированная в начале войны румынской армией и объявленная румынской), обрекая их на смерть от холода, лишений и произвола властей, а также на изнурительный труд и уничтожение в концлагерях. После свержения фашистского режима Антонеску в 1944 г. депортированные смогли вернуться на прежнее место жительства. светло-рыжий, высокого роста, поджарый, почти как заяц. И маленький Ферди Райх со своей мамой — они жили у нас во дворе, внизу, — их тоже больше не было видно. Почему — никто знать не хотел.

Не знать было нетрудно. Появлялись беженцы из Бессарабии и Транснистрии, [17] Вероятно, имеются в виду беженцы, покидавшие Северную Буковину и Бессарабию в 1940 г., когда эти румынские области были присоединены к СССР, и беженцы 1944 г., оставлявшие те же территории, включая и Транснистрию, при приближении Советской армии. их поселяли на квартирах, они оставались ненадолго и снова исчезали. И появлялись немецкие солдаты, их тоже поселяли на квартирах, они тоже оставались ненадолго и снова исчезали. А соседи, родственники и учителя уходили на войну, шли к румынским фашистам или к Гитлеру. Некоторые приезжали в отпуск с фронта, но приезжали очень немногие. Были такие, что подбивали других идти на фронт, а сами увиливали, болтались в военной форме на танцевальных вечерах и в кофейнях.

Учитель природоведения тоже носил военную форму и сапоги, когда рассказывал нам про золотистый венерин башмачок, растущий во мхах. И когда рассказывал про эдельвейс. Эдельвейс был больше чем растение, потому что он стал модой. Все носили, как талисманы, разные значки. На них изображались самолеты и танки, эмблемы родов войск и эдельвейс и горечавка. Я собирал значки, обменивался ими и заучивал воинские звания. Особенно меня занимали звания с приставками «унтер» и «обер». Военных с такими званиями я тайно производил в унтер- или обер-поклонники. Возможно, я повышал их в чине. Всё потому, что и у нас дома тоже квартировал некий обер-ефрейтор Дитрих из рейха. Моя мать принимала солнечные ванны на крыше сарая, а этот Дитрих ее рассматривал в бинокль через чердачное окно. Однако с обер-ефрейтора не спускал глаз мой отец на веранде. Он стащил его во двор и на брусчатке возле сарая разбил бинокль молотком. Мать, захватив с собой кое-что из одежды, спешно перебралась на несколько дней к тетке Фини. Но еще за неделю до того Дитрих подарил матери на день рождения пару кофейных чашечек. Здесь была моя вина: я ему сказал, что мать собирает кофейные чашечки, и отправился с ним в посудный магазин. Там я посоветовал Дитриху две чашечки, которые, мол, наверняка понравятся матери. Они были бледно-розовые, как самый нежный хрящик, с серебряным ободком и серебряной капелькой на ручке. Второе место у меня в сердце — после этих чашечек — занимал бакелитовый значок: покрытый фосфором эдельвейс, который ночью светился, как циферблат будильника.

Учитель природоведения ушел на войну и не вернулся. Учитель латыни приехал в отпуск с фронта и заглянул к нам в школу. Он сел за кафедру и провел урок. Урок закончился быстро и совсем не так, как он предполагал. Один из учеников — тот, которому часто нацепляли ягоду шиповника, — попросил в самом начале: «Расскажите, господин учитель, как там, на фронте». Учитель покусал губы: «Там не так, как вы себе представляете». Лицо его напряглось, руки задрожали. Таким мы его никогда не видели. «Не так, как вы себе представляете», — повторил он. После уронил голову на стол — руки у него, как у тряпичной куклы, свесились по обе стороны стула — и заплакал.