Олег Лукошин - Первое грехопадение

Я соглашаюсь — наверное, он действительно прав. Я тоже слышал о ней кое-что.

— Сурова, сурова, — он глядит почему-то вверх. Своды голубы и успокаивают. — Она — как мраморная статуэтка, что ласкает изысканными формами, но что тверда на ощупь. На ощупь… ты знаешь, а ведь я не раз прикасался к ней. Скользил пальцами по упругой шее, рисовал узоры на плечах… Ощущения стираются, теперь я чувствую лишь жжение, тогда же… кто знает, что я чувствовал тогда? Даже я не знаю теперь этого.

Я смотрю на него пристально — он так непосредственен, так искренен. Мне нравится в них непосредственность. Иногда они лживы и грубы, но будучи непосредственными, милы до очарования. Я благосклонен к нему сейчас.

— Мне предсказывали это, — теперь взор его направлен вниз, в твердь. — Ты можешь не верить, но мне предсказывали. Женщина, говорили они, грозная женщина. Могущественная женщина. Страстная женщина. Роза Блюменталь… Не помню, верил ли я в те предсказания, должно быть всё же верил — Роза Блюменталь, разве это не производит впечатления? Взгляды просты и понятны, движения естественны, поступь легка. Взойди, скажи слово, лишь слово, я пойду вслед. Тропы извилисты, но цель достижима. Роза Блюменталь, Роза Блюменталь, Роза Блюменталь. Городской сад, скамейка под развесистой берёзой, сумерки так быстры, уже совсем темно. На небе зажигаются звёзды. «Пора прощаться…» «Уже?» «Да, мы не можем круглые сутки быть вместе». «Мне бы хотелось». «Нет, нет, это невозможно». «Жаль». «Чтобы не наскучить». Чтобы не наскучить… Роза Блюменталь — вижу тебя и сейчас, бесподобная!

Лишь двенадцать отмерены. Здесь тихо, уютно и внешние буйства не ведомы. По причине несоответствия продольные линии обрываются на десятой секунде. Концы опалены, расплавлены. Вокруг дёготь. Чернота, в неё погружаешь пальцы, слизь податлива и не липнет. Рассечения сверху вниз — должно быть мечи тяжелы, трепещущие руки поднимали их, замахи высоки и сила вкладывалась немалая. Искры, свечение. Что сзади, когда в зрачках лишь огонь? Лишь биение пламени, неистовое и мятежное? Против. Против и злорадствует. Пентаграммы начертаны, знаки взывают с небес, переходы тонки, низки, но не переступить. Здешние плоды ядовиты: надкуси, сок течёт по губам, пузырьки лопаются. Во все стороны, им во все стороны позволено, они и несутся — во все стороны, во все дали. Кузнецы ударяют молотами, металл шипит, но и они усердны. Они выкуют, они выкуют латы. Мы наденем их и вскочим в стремена. Кони взовьются, заржут и помчатся к замкам. Где же вы, сопутствующие гордым? Почему не зрею силуэты ваши? Почему не слышу песни? В течение длительных зим отращивали шерсть, а после не сбривали. Джунгли просторны, густы, лианы свисают и лишь ухватись. Ухватись, ухватись. Проторены тяжёлыми стопами, дороги грязны, но выводят. Озёрной влаги чиста неприкаянность, омовение краткое, но освежит надолго. Птицы — их заточали в клети, мы с тобой и заточали, они довольны — совсем тихи и послушны. Их скормили псам. Пусть разрывают плоть и урчат. Мне нравится урчание. Либо тишина, либо урчание. Степенно, в чём-то трагично — звуки дробятся, порой вообще не слышны. Я всё же разбираю смыслы. Ну и что, ну и что? Совсем не горды и внимательно слушать готовы. Говори, говори.

Он уже пьян. Бормочет:

— Силы хватало, я не из тех, кто настолько слаб. Но она всегда вела и на другие роли не соглашалась. Что же, я не противился. Завлекала, чаровала. Устоять невозможно. Скрутит, сметёт, лучше подчиниться.

Некая задумчивость опускается на меня. Я уже не так щедр на положительные эмоции, но и отрицательным не даю проявляться. Его не слушаю почти.

— Я совсем не жалею, — говорит он. — Не пойми меня превратно, я ни о чём не жалею. Да, она дорога мне, да, грудь до сих пор сжимается при звуках её имени, но жалости нет. Это хорошо, это естественно, что всё рано или поздно заканчивается. Я даже рад, что закончилась и она, лишь грущу в минуты слабости, но в целом — рад. Я выпил её до дна, отшвырнул бокал в сторону и он разбился. Я счастлив, я по-настоящему счастлив.

Я поднимаюсь и делаю несколько шагов. Потом направляюсь в обратную сторону.

— Она — лишь дымка, лишь облачко. Оно всегда над головой, куда ни ступи, порой орошает дождём, порой градом, но большую часть времени мило и светло. Оно приятно.

Да, да, да, приходит ко мне объяснение. Динамика вниз и вниз постоянно. Никаких отклонений, поступательным движением в отмеренные промежутки времени. И фиксировать, ежесекундно фиксировать.