Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде

— Деньги, как ты знаешь, у меня в работе, — остудил мой пыл Фёдор Модестович, — но в ресторан приглашаю.

— В какой? — выудил я из кармана Борину карточку.

— В какой хочешь.

— Идём в «Голд-палаццо», — прочитал я название ресторана и продиктовал адрес. — Там очень хорошо кормят.

Фёдор Модестович, чувствуется, удивился, но спорить не стал.

— Завтра в восемнадцать ноль-ноль, сказал он. — Не опаздывай.

Опаздывать я не собирался.

Фёдор Модестович был серьёзный человек. К моменту раздела большого пирога, коим лет пятнадцать назад вдруг стала наша страна, он занимал то ли четвёртое, то ли пятое кресло в министерстве рыбного хозяйства. Ну и при дележе обидеть себя он не позволил. Я подозреваю, что кроме приличной флотилии, бороздящей просторы мирового океана в поисках скумбрии, трески и сёмужки, у него образовалась и пара заводиков, эту самую рыбку перерабатывающих. Но от заводов Фёдор Модестович отчего-то открещивался.

— Да продаём мы рыбку, — сказал он, когда я ненавязчиво поинтересовался заводами в бассейне Белого моря.

— Кому продаёте? — понимающе заглянул я ему в глаза.

— Этим… шведам продаём. С датчанами.

Я понял, что рыбу его сейнеры продают в Норвегию.

— Ну и как платят?

— Плохо.

Третьего дня Фёдор Модестович рассказывал, что в прошлом месяце он заплатил больше ста тысяч налога. Его возмущала отнюдь не сумма — правила, по которым его заставляли играть.

— Нет, ну я же отстегнул кому надо и сколько надо, — пытался он оторвать среднюю пуговицу на моём пиджаке, — а они ещё и налог! В какой стране мы живём?

— В нашей, — сказал я, отнимая пуговицу. — Не заплатишь, еще хуже придётся. Не дай Бог, посадят.

— В этом ты прав. Спаси, Господи, от налоговой, а от бандитов я сам уйду. Но что взять с заводов, если там одни убытки?

Заводы, стало быть, существовали.

— А что с квартирой? — переменил я тему разговора.

— С которой? — подозрительно посмотрел на меня Фёдор Модестович.

— Да вот с этой, на Ленинском.

— Не на Ленинском, а на Варшавке, — поправил он меня. — Что с ней сделается — живу. Я ещё в Питере купил, и особняк…

Он замолчал.

— Сейчас все в Сочи покупают, — сказал я. — Земелька, правда, дороговата, но берут. Кобзон с Пугачёвой купили.

— О, Сочи! — оживился Фёдор Модестович. — Я там в ресторане был… Забыл название. Подходишь, а тебе чарку самогона и кусок хлеба с салом выносят.

— Аперитив по-русски, — усмехнулся я.

— Ну да… По чём, говоришь, там земелька?

— Если прилегает к морю, двести тысяч долларов сотка.

— Н-да, — поскрёб затылок Фёдор Модестович. — Можно и квартирой обойтись. Ты был в Сочи-то?

— Бывал. В императорском охотничьем домике хорошую форель по-царски подают.

Фёдор Модестович в изумлении воззрился на меня. Если бы про форель заговорило дерево, он не так удивился бы.

Я знал, конечно, что Фёдор Модестович акула, оторвавшая от громадного тела тонущего кита жирный кусок, но встреч с ним не избегал. Всё-таки он не самая большая акула. И не самая отвратительная. Начинал он простым рыбаком, плавал по северным морям. Но как из рыбаков попадают в начальники, не распространялся. Впрочем, у каждого нынешнего хозяина свой путь наверх. Кто торганул цветами и скупил ваучеры. Кто коробку из-под ксерокса вынес. А кто удачно стрельнул. Везёт, как говорится, сильнейшим. И выжившим.

Я нисколько не сомневался, что Фёдору Модестовичу вновь что-то понадобилось от меня, и со спокойной душой отправился в ресторан.

Швейцар, топтавшийся у входа в «Голд-палаццо», был похож на Пушкина, каким его рисуют современные художники: крылатка, высокий котелок, бакенбарды.

«Артистичное заведение, — подумал я. — А если ещё хорошо накормят…»

Подкатил здоровенный джип с тонированными стёклами, из него медленно выбрался Фёдор Модестович.

— Этот самый и есть? — близоруко прищурился он, рассматривая золочёные ручки на двери ресторана. — Ты что, ходишь сюда?

— Карточкой располагаю, — не стал я вдаваться в подробности.

— Езжай, — махнул рукой водителю джипа Фёдор Модестович. — Потом позвоню.

Джип уехал. Фёдор Модестович, не замечая швейцара, взялся за ручку двери.

— А вы к кому? — остановил меня швейцар.

— У меня карточка, — мрачно сказал я.

Швейцар заколебался, но всё же отступил в сторону.

— Этот со мной, — бросил Фёдор Модестович через плечо. — Не отставай.

И мы стали подниматься по широкой лестнице с перилами под старину. По обеим сторонам её обрамляли венецианские зеркала.