Алиса Ганиева - Шайтаны

— Богатый, он сейчас большой дом в Редукторном строит. А Расула подарки вернуть придется.

Вдалеке неожиданно закукарекал петух. Послышались звуки гармоники. На майдане выступал народный певец. Там люди прищелкивали в такт пальцами, кто-то кричал:

— Вере [34] Давай-давай (авар) !

Услышав крик петуха, Камиль, все это время дремавший на веранде, встал, неторопливо спустился по каменной лестнице в огород. Пахло травами, кореньями, гниющими абрикосами и землей. Он медленно прошел к боковой калитке, с любопытством притрагиваясь к безымянным желтым цветам, и отправился на прогулку.

Быстро миновав узкие переулки, Камиль очутился на майдане, где под бой барабанов и стон зурны отплясывали приехавшие канатоходцы. Один скакал на канате, то поднимаясь и вставая на палец большой ноги, то садясь и разводя ноги в разные стороны. Второй подбадривал его снизу. Многочисленные зрители сопровождали каждое движение радостным гиком.

Солнце еще цеплялось за краешек западных вершин. Камиль, присел на камень и стал, прищурившись, наблюдать за канатаходцами. Смельчак, только что весело скакавший под восхищенные крики, залез в мешок и под мерные удары барабана шагал к середине каната, балансируя палкой. Дойдя до середины, он получил от помощника трехступенчатую приставную лестницу, поставил ее вертикально на канат и под такой же тревожно-мерный бой барабана начал свое торжественное восхождение. Камиль зевнул, зажмурился и постепенно задремал под радостный гвалт публики и звуки бедных мелодий…

Проснувшись, он понял, что уже темнеет. Майдан затихал. Артисты перешучивались и разбирали реквизит. Камиль вспомнил, что у него есть одно дело на окраине. Когда проходил мимо мальчишек, те закричали:

— Камиль, Камиль! Сюда иди!

Камиль насторожился, оглянулся на них вопросительно, но все же пошел своей дорогой.

На выезде из села пахло кузнечиками, пылью, травами и еще чем-то непонятным. Чуть ниже, обложенный мешками с цементом, стоял контрольно-заградительный пост. Камиль остановился в нерешительности и стал внимательно разглядывать шевелящиеся на посту фигуры. Милиционер без фуражки скучал, разглядывая свой автомат, другой, в глубине что-то говорил, но что именно — не было слышно.

Внезапно раздались хлопки. Камиль вздрогнул. Скучавший милиционер стремительно присел и вскинул автомат, беспорядочно стреляя поперек дороги. Второй схватился, скорчившись, за плечо и спрятался за мешками. Снова раздались хлопки, Сильно запахло гарью и дымом. Камиль испуганно залег наземь, потом снова вскочил и пустился наутек. Забежав в дом, он стремглав проскочил веранду и вспрыгнул на чистое покрывало комнатной кровати.

— Ччит, Камиль! [35] Брысь (авар) — крикнула ему сестра Халилбека и согнала кота на пол.

— Что это за хлопки были? — спросила Бика, сидя перед телевизором.

— Сейчас узнаю, — обеспокоенно ответила тетя Аминат и вышла из дому.

Через некоторое время заглянула соседка и сказала, что убили одного и ранили другого милиционера. Потом явилась Аминат и возбужденный Хаджик, который шагал из угла в угол и тараторил:

— Пацаны говорят, они вообще в душе не волокут, откудова стреляли.

— Да из леса напротив, наверняка, — говорила Аминат.

Потом снова появилась соседка и стала причитать и всплескивать руками, мол, какие бедняги, какие молодые. Потом началась какая-то суета, стали клясть почему-то Ахмедова и весь его клан.

Тем временем Бике из села позвонила мама и сказала, что Хабиб и Муху оставили Саиду в Леваши и едут обратно, и что Хабиб говорит, что никогда Саиду не простит, но, мол, голос у него уже спокойнее. И еще мама предупредила Бику, чтобы она поменьше общалась с Эльмирой:

— Это Гамидовых ветвь, у них почти все такие девицы.

Потом после каких-то хозяйственных дел улеглись, и Наида смотрела на черный ночной потолок, слушала жужжащие за стеной голоса Аминат и соседок, обсуждавших убийство, и с удивлением вспоминала, как взлетала на высокую Седло-гору. В полусне ей почудилось, что голоса, искажаясь, превращаются в нечеловеческий гул, то тонкий, то низкий. И в этом гуле прорывается нечто ужасное, поддразнивающее, хитрое.

Она вспомнила, как в детстве, приезжая в селение, боялась искусных в коварстве шайтанов. Они меняли обличье, подделывали голоса, умыкали и сводили с ума заснувших в поле людей. «Даже когда тебя зовет мама, — говорили сельские дети, — не отвечай ей сразу. Может случиться так, что ее голосом тебя окликает шайтан. Произнеси заклинание и только потом подавай голос». Холод прокрался Наиде в грудь, но постепенно она обессилела думать. Гул становился глуше и глуше и, наконец, наступила кромешная безмысленная темнота.