Алиса Ганиева - Шайтаны

— Я [22] Ответ на оклик, «что?» (авар) , Шапи?

— Ее тошнит! — взвизгнула Бика. — Ты чего, Наида?

— Откройте ей дверь, — оглянулся Муху, останавливая машину на повороте. — Бедная, не надо было ее брать.

— Чуть мне юбку не заляпала, — возмутилась Бика.

Наида вывалилась из автомобиля и, согнувшись, подбежала к обочине серпантина. Ее рвало. После нескольких приступов тошноты полегчало. Она постояла немножко на полусогнутых ногах, глядя на далекую Седло-гору. Солнце уже было в зените и жарило. Наида почувствовала, как она вспотела, и сняла верхнюю кофточку.

— Лучше стало? Ехали быстрей! — махнул из машины Хабиб.

Она вернулась и села на место.

— Мама, хоть бы там Саида нашлась, — шептала Бика. Эльмира молчала, отвернувшись к окну. Хабиб вытирал шею платком. Райцентр был уже в сотне метров.

Вскоре машина притормозила на круглом и пыльном майдане, и вся компания вылезла наружу. Ярче всего среди майданных построек выделялся кирпичный забор с огромными решетчатыми воротами и сияющим железным орлом на каждой створе. За воротами краснел трехэтажный дом со стилизованной башней и бойницами. Дальше возвышалось здание администрации с вывешенным на стену плакатом «Видя, как они защищают свою землю и Россию, я еще сильнее полюбил Дагестан и дагестанцев. В. Путин». Далее пестрели лавочки, магазинчики и палисадники. Около искусно обложенного камнями источника, за которым пирамидой поднимались дома, и выглядывал кончик минарета, росла густая плакучая ива, а под ивой располагался годекан.

Хабиб и Муху прямо направились к годекану, еще издали протягивая руки, и громко приветствуя сидевших там мужчин:

— Ассаламу алайкум!

Послышались хлопки рукопожатий и взаимное «ваалайкум ассалам». Муху рассказал сидящим, что они в райцентре проездом из села в город и хотели бы заодно повидать родственников. Хабиб добавил, что здесь, должно быть, уже были их молодые знакомые на серебристой Ладе с затемненными стеклами. На это гостям ответили, что автомобилей проезжало много, потому что послезавтра выборы и только что прошла встреча с Абдуллаевым и с действующим главой Ахмедовым (тут пожилой, в аккуратно заплатанной рубашке махнул в сторону решетчатых ворот). И что Абдуллаев привез своего брата-чабана и чудесного козленка с белой надписью «Аллах» на черном боку, которого позволяли гладить и кормить всем желающим. И что Уллубий тоже не отстает и каждый день выводит своих борцов на состязания, обещая, что будет развивать спорт и помогать школам.

На майдане уже собиралась толпа молодых людей и подростков. В центре расстелили большой, ярко-зеленый резиновый мат. Из здания администрации усатые люди во взмокших от пота белых рубашках тянули какие-то провода, микрофоны, тяжелые черные аудиоколонки и скамейки. Принялись настраивать звук. Хабиб заметно нервничал, но изо всех сил старался казаться веселым.

Вокруг источника, разглядывая прибывших девушек, толпились школьницы с ведрами и кувшинами.

— Они хоть и взяли нас с собой, но в милицию стопудово не пойдут, — говорила Бика, наполняя подставленные ладони родниковой водой. — Дядя Хабиб ни за что не признается, что у него такой позор случился. А Саида могла бы хотя бы нам позвонить. У меня в универе, когда девчонку украли, она сразу позвонила, сказала, где она. Нормальный маслиат сделали.

На майдане, тем временем, людей становилось все больше. Спустились разряженные женщины в богато расшитых парчовых платках. Показался сам Уллубий, невысокий, лысеющий, с густыми бровями и городские чиновники, не знающие, куда деть руки и все время складывающие их на животе. Мужчины, сидевшие на годекане, растворились в жужжащей толпе. Наида заметила, как Муху и Хабиб, немного покружив и порасспрашивав сельчан, тоже втерлись в толпу и пробрались поближе к Уллубию. Тот после короткого аварского вступления, воздел кулак и заговорил на русском:

— Вот тут сегодня уважаемый кандидат Абдуллаев выступал здесь. От души говорил, про яхI-намус [23] Стыд-совесть(авар) говорил. Вах, думаю, сейчас пойду сниму кандидатуру, буду за него голосовать. Но потом мне знакомые люди сказали: «Я, Уллубий! Этот человек, бывает же, про Всевышнего без конца говорит, а у самого кроме кулаков ничего нету». И я подумал: «я, алхамдуллиля, мусульманин, но я в эти игрушки с надписями на животных не играю. Это харам».

Толпа зашевелилась.

— Я много лет сам борьбой занимался, сейчас для спорта деньги даю, и, если, уважаемый Абдуллаев со мной на ринг выйдет, я его смогу на трехбаллку кинуть!