Александр Муленко: Возвращение Панды

Визжали сварливые дамы. Требовали денег на опохмел за оказанные любовью услуги. Их выбрасывали за волосы на мороз, швыряли им вслед одежду и рубли. Смеялись — как раскосмаченные и помятые ползали они на корячках по льду, торопливо собирая свое барахло, и, ругая «спонсоров», удалялись, на ходу поправляя прически и пальто. По «фене ботая», «рамсила» молодежь. Прогуливая школу, взрослели отроки в дыму питейных заведений; а вечерами пожилые «стахановцы», стараясь перекричать друг друга, зычно делились производственным опытом. Ночью же темной, когда уже заплетались их ноги и нечленораздельные речи превращались в членораздельный лай, случалось, что у пьяниц снимали шапки и отбирали деньги, добытые неимоверным трудом на металлургическом комбинате. Окровавленная жертва долго ещё в истерике билась на льду, как рыба — рыдала, пока врачи скорой помощи не увозили её в приёмную покоя городской травматологии.

В подъезде соседнего дома какие-то мерзавцы «оштукатурили» поносом дверь квартиры Мирзоевых. Супруга большого предпринимателя была женщиной деловой и сильной. Много лет уже своего нетрезвого мужа носила она, с виду хрупкая, на спине от места его презентаций и до кровати, не спала — щупала у него пульс и колола ему дибазол с папаверином. Возмущённая Светлана Михайловна пришла на приём к участковому. Она свирепо вращала глазами, чувствуя себя оскорблённой хулиганскими выходками сограждан.

— Позвонили наглецы во втором часу ночи и попросили бумажку, чтобы вытереть… сами вы знаете что… Смотрят осоловелыми глазами, а срам-то наружу торчит… «Дай, старуха, газетку», — и ржут, как лошади во время свадьбы.

— Вы пишите как было, Светлана Михайловна. Приметы бесстыдников. Во что они одеты и обуты, — соблюдая технологию сыска, вел опрос капитан.

— Пивную открыли, а туалет забыли сделать. Дерутся они и гадят под окнами. Отработанные презервативы по всему кварталу разбросаны.

— Забудется, — Вислоухов зевнул в ладонь и подумал, — я приглашу оперативников, они, наезжая, нагонят шухер, а там у народа и деньги кончатся — какая ни на есть, а передышка… Слава богу, что мало платят и что не вовремя расчет.

— А в прошлый раз валерьянки налили под дверь — кошки грызли бетон и орали на весь квартал — дрались. Собака в квартире все обои ободрала, охрипла, слюною прихожую вымазала, выла — не подступись и о стены в истерике билась — дрожали стены!..

— А муж-то, Светлана Михайловна?.. Он-то чего?

— Да ничего… А что ему? Не убирать под дверью… Ни свет ни заря свою задницу в «Мерседес», и поминай его, как звали — работу искать. А мне его новых пьяниц расселять и прописывать, и ставить на учет в разные фонды… Холопы не мытые, сволочи…

— Вы у Мирзоева прорабом?

— Я жена ему… И прораб, и техснаб, и бухгалтер… Я начальник отдела кадров и секретарь-машинистка.

— Но не много ли сразу? Ведь трудно. Взяли бы помощницу?

— Что вы! Тунеядцев кормить? Зачем? Полстраны ничего не делает. Отбывают исправно часы за столами — никакой капитализм так не приживется!.. Да и не нужны нам все эти трудовые договора и охрана труда… Убытки и только.

— А вдруг инспектор нагрянет и отберёт лицензию?

— Не отберёт… Ему заплачено на два года вперёд.

Кормили государственного чиновника всем городом, чтобы не высовывал свой нос из кабинета — и тасовал федеральный инспектор бумаги из папки в папку, с полки на полку, и провожал правдоискателей за дверь. Не женское дело вела Светлана Михайловна — трудное, требующее незаурядных сил и характера.

— Мы украшаем город. Как пчёлки трудимся с утра и до ночи, а случается уснуть — хулиганы бесят.

То что ей казалось диким и бесстыжим, в жизни у участкового было обыденным и скучным. Хотелось покоя и водки…

— Нужно бы дверь вам железную всем подъездом поставить. Спокойнее будет, — посоветовал участковый.

На том они и порешили — аудиенция прошла.

Раньше капитан занимал неплохую должность, был начальником разрешительного отдела, но вот беда, однажды недоглядел, как в подшефном тире на одной из винтовок номер оказался перебитым, и всплыла утерянная винтовка по делу «мокрому» в соседнем районе. Осерчавший крестьянин застрелил из неё своего участкового за то, что тот лишил его последней радости в жизни: мотоцикла, изъял права и машину. «За вождение пьяное по степям оренбургским», — было написано в протоколе. Отрыл на чердаке горемыка заныканный ствол, и отдал богу душу гражданин начальник.